Девушки носили также кольца, обычно гладкие, – медные, оловянные и серебряные, с гравировкой или чернью. Ими украшали все пальцы, кроме больших, зачастую надевая на палец по два-три кольца.
Металлические браслеты у крестьянских девушек встречались редко. Девушки, жившие в Северной и Центральной России, украшали запястья зарукавьями. Это были узкие полоски шелка или бархата, вышитые золотой нитью, декорированные жемчугом, бисером, рубленым перламутром, блестками, стеклышками в оправе с подложкой из цветной фольги. Зарукавья закреплялись на руке поверх рубахи с помощью крючков и служили накладными манжетами. Если девушка надевала рубаху-долгорукавку, то зарукавья закреплялись и в верхней части руки около локтя, удерживая уложенный в горизонтальную сборку длинный рукав.
Праздничный костюм считался неполным, если девушка не прикрыла шею и грудь жерёлком, гайтаном, бусами, цепочками – разными «украсами». «Жерёлком», «поджерёлком», «нашейником», «ошейником», «борком», «глунцом» назывались ажурные воротники из разноцветного бисера или из ткани с нашитым разноцветным или белым бисером, жемчугом, стеклярусом. Воротники застегивались сзади на крючки или завязывались на ленточки, плотно примыкая к шее и закрывая ее до ворота рубахи. Ажурные воротники из цветного бисера носили девушки в Южной России – воронежские, курские, орловские, рязанские, тамбовские. Воротники из ткани повсюду были желанными украшениями.
Южнорусские девушки носили также украшения из разноцветного бисера в виде длинной плоской ленты или жгута, называвшиеся «гайтан», «итан», «почепка», «решетка». Они надевались на шею в виде петли и спускались спереди до пояса. К концу гайтана прикрепляли бисерные подвески-висюльки или металлический крест. Бисерная лента могла состоять из двух половин, при этом вторая половина спускалась до пояса по спине. В некоторых селах Вологодской и Архангельской губерний девушки в праздничный день надевали серебряные цепочки из колечек или из мелких пластинок (лапчатые). При этом полагалось надевать несколько штук сразу.
Девушки любили также бусы – перлы, камешки, гранатки, янтари, снизки, прутики, бузы. На Русском Севере особенно ценились пёрла (перлицо, пёрлышко) – бусы из крупного чистого жемчуга, пёрла янтарашные (восковое пёрло) из янтаря и гранатки – из граната. С этими украшениями было связано много поверий. Считалось, что янтарь приносит здоровье и счастье, предохраняет от порчи, гранат дает девушке здоровье, силу и энергию, жемчуг – кротость и счастливое замужество. Хорошие бусы стоили дорого и поэтому были доступны не всем девушкам. В лавках, на базарах и ярмарках можно было купить и более дешевые бусы: из нескольких нитей бисеринок, соединенных вместе; бисера хрустальные – крупные бусы из литого цветного стекла; дутики – из полых тонких бусин, напоминающих елочные украшения. Каждая девушка мечтала о том дне, когда она наденет на гулянье пёрла, янтари или гранатки.
У Татьяны цепочка горит,
На Ефимовне погаривает,
Она Боженьку помаливает.
Уж не даст ли ей Господи
Женишка-дружка хорошенького,
Раскрасивого, пригоженького.
Праздничный костюм девушки в северной и центральной частях Европейской России обязательно дополнялся ширинкой (ширёнкой). Это был небольшой квадратный или прямоугольный платок из льняной ткани, декорированный вышитым или тканым орнаментом, бахромой или кружевом.
Ведь невеста твоя выросла,
Дорогие ширинки вышила.
Девушка брала ее с собой, отправляясь на гулянье или на посиделку, и либо держала в правой руке, либо затыкала за пояс. Во время гулянья девушки помахивали ширинками в сторону зрителей, как бы приглашая посмотреть на таких привлекательных «славниц». Ширинка использовалась также во время хоровода: с ее помощью приглашали парней, ею прикрывали лицо, если это было нужно по сценарию танца, при низких поклонах ширинкой проводили по земле. Ширинка воспринималась как своего рода символ девичества. В Московской губернии, например, девушек «в самой поре» иногда даже называли «ширёнками». В свадебных песнях Архангельской губернии ширинка в руках у девушки – знак для парня, что можно свататься:
Ай, во поле липынька стояла,
Под липою бел шатер,
В том шатре стол стоит,
За тем шатром девица,
Шьет ширинку золотом,
Нижет узду жемчугом...
– Не по мне ли ширинка,
Не моему ли коню уздечка?
– Не по молодцу ширинка,
Не по твоем коне уздечка...
Верхняя одежда
На ней шубочка штофяная,
Ой, штофяная.
По подолу оборка золотая,
Ой, золотая.
Каждая девушка брачного возраста по неписаному деревенскому закону должна была иметь красивую верхнюю одежду.
Весной и осенью девушки носили двубортную одежду, сшитую в талию, с глубоким запахом, невысоким стоячим воротничком или без воротника и с длинными прямыми рукавами, которую в разных местностях России называли по-разному: зипун, кафтан, казакин, сермяга, сукман, свита, пониток, поддёвка, коротайка и т. п. Обычно верхняя одежда застегивалась на крючки до пояса, а подол только запахивался, чтобы было удобнее двигаться. Про нее говорили: «По подолу раструбиста, посередке прижимиста, по подпазушкам перехватиста». В русских деревнях получили распространение два варианта кроя: «с подхватами» или «с борами». «С подхватами» – значит с прямой спинкой и прямыми полами, между которыми были вшиты клинья, расширявшие подол. «С борами» – значит с отрезной спинкой, а иногда и отрезными полами, при этом широкую нижнюю часть присборивали у талии, только на спинке или вкруговую. Девушки, как правило, отдавали предпочтение одежде «с борами», считавшейся более красивой.
 |
 |
| С. В. Иванов. Семья. 1900. (Все семейство в шубах, глава семьи в тулупе.) | Народная женская одежда Архангельской и Вологодской губ. (слева женщина в шубе). Литография. 1916 |
 |
|
| С. В. Иванов. Крестьянская девушка. 1900 | |
 |
 |
| Рукавицы и перчатки. XIX-XX вв. Европейская Россия; Русский Север | |
Одежду для весны и осени шили из белого, черного, серого сукна, изготовленного деревенскими сукновалами, а также из шерсти и сукна фабричного производства. Молодежь старалась уговорить родителей приобрести отрез фабричного сукна. Особенно модным вплоть до конца XIX века считался синий казинет – шерстяная ткань саржевого переплетения. Девушки украшали верхнюю одежду по вороту, бортам и подолу тесьмой, разноцветными шнурами, черным плисом, шерстяным сутажом красного, белого, черного, желтого цветов.
На Русском Севере, а также в центральных губерниях России девушки носили и так называемые холодники – верхнюю одежду из шелка, бархата, синего холста, китайки или шерсти фабричного производства на подкладке. По покрою это был вариант суконной одежды «с борами». Холодник надевали в праздничные дни весны и осени, если погода была еще сравнительно теплой.
В зимние праздники девушки из богатых семей появлялись на улице в нарядных шубах из овчины, меха зайца, белки, бобра, лисицы. Их обычно шили мехом внутрь, сверху покрывали поволокой – черным или синим сукном, китайкой, нанкой, штофным шелком. Девушки из семей среднего достатка носили так называемые нагольные шубы, то есть сшитые из дубленых овчин красновато-желтого цвета, или дымленых черных, или белых сыромятных, не покрывавшихся тканью. Крытые шубы по воротнику, краям пол, рукавов, подолу оторачивались мехом соболя, куницы, бобра, а нагольные – овчиной другого цвета, чем сама шуба.
Охотнички рыщут, черна бобра ищут,
Хотят бобра бить, хотят застрелить.
Маше шубу сшить, бобром опушить.
Опушка боброва, Маша черноброва.
Покрой шуб почти не отличался от покроя суконной одежды. Они были с глубоким запахом, суженные в талии и широкие в подоле. Шубы шили со стоячим воротником мехом внутрь, предохранявшим шею от холода или, что реже, с отложным воротником, мехом наружу. Девушки носили их с шерстяными шалями, которые надевали на голову, а кисти шали красиво расправляли по плечам, груди и спине.
К шубе обязательно полагались рукавицы или перчатки – кожаные, замшевые или вязаные. Рукавички из шерсти девушки вязали для себя сами, кожаные или замшевые перчатки с золотошвейной вышивкой, продававшиеся на ярмарках, оставались для многих девушек несбыточной мечтой.
Обувь
Да как Ивановна Лизавета
Да хорошо, бодро сряжается.
Да она на ножки да надевала
Да она сафьяновы сапожки.
Праздничной считалась кожаная обувь – коты, выступки, чарки, сапожки, парижки и т. д. Котами, выступками, чарками назывались туфли черного цвета на высокой подошве с круглыми носками и широкими невысокими каблуками. Их украшали спереди красным и желтым сафьяном, вышивкой, бисером, а на заднике – тисненой кожей. Каблуки подбивали металлическими подковками, чтобы они меньше снашивались и красиво постукивали – «цокали» во время ходьбы или пляски. Коты, выступки и чарки друг от друга отличались только некоторыми деталями. Выступки зашнуровывались кожаными ремешками вдоль небольшого разреза спереди. Чарки имели по верхнему краю красную суконную опушку, в которую пропускался кожаный ремешок, стягивавший обувь у щиколотки. Коты привязывались к ноге ремешком, продернутым через петлю на заднике.
Я куплю Марьюшке коты,
Коты мазаные,
Чулки вязаные,
До порога не дошел –
Поцелуй себе нашел.
 |
 |
 |
| Коты. XIX в. Воронежская губ. | Коты. XIX в. Симбирская губ. | Валенки праздничные. Начало XX в. Уфимская губ. |
 |
 |
|
| Сапоги женские праздничные. XIX в. Тульская губ. | Ф. А. Малявин. Крестьянская девушка с чулком 1895 |
В южной части Европейской России девушки могли выходить на гулянье и в нарядных – «писаных» – лаптях. Их выплетали из очень узких полосок лыка разнообразными узорами, украшали бисером и разноцветной тесьмой, вплетавшейся вместе с лыком. Лапти прикрепляли к ноге плетенными, вязанными, тканными из шерсти оборами, которые пропускались в петлю на заднике и обвивали голень крест-накрест почти до колена.
Сапожки, карпетки и парижки имели голенище. У сапожек оно было высокое, кожаное, «в гармошку», то есть с горизонтальными сборками. Сапожки украшали по каблуку, по краю подошвы, иногда по носку медными заклепками, по голенищу – сафьяновыми полосами-лентами красного, зеленого, желтого цветов и по кромке – гарусными красными кисточками. Карпетки (вязанки) отличались от сапожек тем, что голенища были вязанными из цветного гаруса, на войлочной подкладке. Их обшивали по верхнему краю позументом, штофным шелком, зашнуровывали сверху на гарусные веревочки с кисточками. Парижки, модные в Архангельской и Вологодской губерниях, были разновидностью карпеток, но на более мягкой кожаной подошве и с коротким голенищем.
Зимней обувью были сапожки или валенки (катанки, пимы, сапоги валяные) серого, коричневого, черного цветов. Богатые девушки на Урале и в Сибири в праздничные дни щеголяли в белых валенках с красной вышивкой.
Кожаную обувь носили с чулками, вязанными крючком или иглой из шерстяных, льняных, хлопчатобумажных нитей. Их изготавливали длиной до колена или чуть выше, без пятки, и закрепляли на ноге круглыми подвязками. Чулки были, как правило, белого, серого цветов или белыми в черную горизонтальную полосочку, но в некоторых селах Русского Севера, Поволжья и Алтая девушки любили «писаные» чулки, то есть связанные из разноцветной шерсти. С лаптями обычно носили онучи – из белого холста или черной шерстяной ткани, которыми обматывали ступню и голень.
У поповой дочки
Красненьки чулочки,
Синеньки подвязки,
Голубые глазки.
Костюм «модный, благородный»
Переменим давай деревенскую жизнь
На роскошную жизнь городскую.
И куплю я тебе темно-синий кафтан,
Туфли модные, шляпу большую.
Традиционный костюм, на протяжении столетий казавшийся красивым и добротным, со второй половины XIX века стал постепенно утрачивать свою притягательность. Молодежь все больше отдавала предпочтение одежде европейского типа, которая делала их «модными и благородными». Старшее поколение не одобряло это пристрастие к городской одежде. Как пелось в молодежной частушке,
Попросила я у батюшки
Суконного пальта,
Посулил мой батюшка
Ременного кнута.
Если родители не хотели купить девушке модное шелковое платье, шляпку, зонтик и ридикюль, то она «ревела большим ревом», пока все это ей не приобреталось. Первыми, кто осмелился появиться на праздничном гулянье в модном кринолине и шляпке, были девушки из деревень, расположенных вблизи больших городов. Это произошло уже в середине XIX века. Очевидец отмечал, что в селах около города Холмогоры Архангельской губернии «многие... из женщин носят ситцевые и шелковые платья немецкого покроя» (Базилевский П. С. 101). Мода на салопы, капоты, гарусные и шелковые платья, пальто на вате стала быстро распространяться сначала на Русском Севере и в Центральной России, а затем и на юге. В 1896 году, по свидетельству очевидца, девушки из села Куроостров Архангельской губернии старались подражать «правилам современности»: «Непременно облачаются в несколько юбок и кофт, сверху надевают пальто, на руки – перчатки, на ноги – ботинки и непременно резиновые калоши, через руку перекидывают большой платок, берут сверх того маленький, летом вооружаются зонтиками и парусолями» (Грандилевский А. Н. С. 23). В Олонецкой губернии девушки шили свои наряды – «блюзы и принцессы» – по модным журнальным картинкам. Уроженец Ярославской губернии с одобрением писал в 1898 году, что даже в такой глухой части Центральной России, как Пошехонье, можно «встретить нередко в праздник женщин и девушек, одетых в модные шерстяные и шелковые платья, перчатки, а иногда и носящих шляпы. Более или менее зажиточная крестьянская девушка старается иметь несколько шерстяных платьев, сшитых обязательно по-модному. Заветной мечтой крестьянской девушки среднего состояния является шелковое платье, фаевая шубка или модный „дипломат"» (АРЭМ, ф. 7, оп. 1, д. 1769, л. 10 об.). (Дипломат – длинное пальто в талию, стоившее довольно дорого, около 15–20 рублей.) Крестьянским девушкам казалось, что городская одежда, сшитая по журнальной картинке и совсем не похожая на привычный, хотя и очень красивый национальный костюм, приподнимает их над обыденностью, превращает в барышень, достойных своих кавалеров – «питенбуров», «славников», являвшихся на посиделку или гулянье в городском костюме с иголочки: «брюки на улицу, то есть поверх смазанных сапог, в пинжаке, жилете, белой крахмальной сорочке и при часах» (АРЭМ, ф. 7, оп. 2, д. 2238, л. 4). «При штанах и при часах», – как говорили про таких парней старики, недовольные новым обликом молодежи. Кроме того, европейский костюм наглядно свидетельствовал о достатке семьи (более наглядно, чем традиционный) и о ее новой культурной ориентации.
ДЕВИЦЫ-КРАСАВИЦЫ, ДУШЕНЬКИ-ПОДРУЖЕНЬКИ
У нас девушки все хороши.
Хороша девка-то Аннушка,
Получше есть-то Матренушка,
Красотее им всем-то Олёнушка.
Аннушка тонко прядет,
А Матренушка - люта тканюшка,
А Олёнушка - шелкомеюшка.
В русской деревне девушки брачного возраста всегда держались вместе, составляя сплоченный коллектив. Такое объединение обычно называли «стайкой», «табунком», «артелью», «рощицей». Девушки вместе справляли праздники, вместе работали, вместе проводили свободное время – обсуждали девичьи дела, передавали новости, рассказывали разные истории.
Если деревня была маленькая, то и девичья стайка в ней была одна. В больших деревнях и селах могло быть несколько стаек, и тогда каждая из них имела свое название, которое давалось или по той части деревни, в которой девушки жили: заречные, волынские, светловские и т. п., или же по какой-либо характерной черте группы: конфектницы, чубчики, веселянки и т. п. В одной стайке, например, все девушки украшали свою прическу завитым «чубчиком» или «кудерёчками» на висках, в другой вплетали в косу ленточки одного цвета или носили пояски с одинаковыми узорами. Каждая стайка имела и свой набор любимых песен, взятых из общедеревенского репертуара. По манере исполнения и отбору песен односельчане сразу понимали, какие девки, например, возвращаются с жатвы или сенокоса. Парни, отправляясь к девушкам на посиделку, хорошо знали, какие сладости нужно принести в подарок: на одной посиделке предпочитали орехи в меду, на другой – конфеты, на третьей – фигурные пряники. В праздничный день девушки из одной стайки могли выйти на гулянье в сарафанах одинаковой расцветки и с одинаковыми платками на плечах и т. д. Очевидцы свидетельствовали: «Беда бывает матерям, если в артели заведется какая-нибудь щеголиха – выдумщица новых нарядов. Вдруг вздумается ей купить платок шелковый или еще что-нибудь такое, чего нету у подруг, – те ни за что не уступят: слезами, упреками, ссорой или лаской, а заставят мать купить себе точно такую обнову, и непременно такую же, такого достоинства и даже цвета. Глядишь, через несколько времени вся артель и нарядится во все одинаковое: „Мода такая пошла"» [Русские крестьяне. Т. 1. С. 485).
 |
 |
| Крестьянки в национальных костюмах. Фото. Начало XX в. | Девушки в праздничной одежде. Фото. Начало XX в. Курская губ. |
 |
 |
| Вышивальщицы на лугу. Фото. Начало XX в. | Е. А. Елисеев. Невесты. Троицын день. 1907 |
Девушки общались друг с другом не только в праздники, но и в будни – по вечерам. В осенне-зимнее время встречались на посиделках. Если стайка была немногочисленной, объединяла 10–15 девушек, то каждая из них по очереди приглашала подруг к себе домой. Если стайка была большая, то девушки договаривались с одинокими односельчанами об аренде избы на посиделочный сезон, оплачивая ее, например, работой на жатве или сенокосе. Весной и летом девушки могли видеться с утра до вечера. Утром дружно отправлялись на поля и покосы, которые располагались рядом. Во время работы перекликались, подбадривая друг друга или подсмеиваясь над отстающей. В перерывах вместе шли купаться, а вечером расходились по домам, чтобы, поужинав, снова встретиться на деревенской площади или на лугу за околицей села. Девушки справляли вместе все деревенские праздники: устраивали свое застолье, гуляли с песнями по улице, зимой катались на санках с гор, играли в снежки, весной и летом водили хороводы. В этих развлечениях могли участвовать и парни, каждая стайка отмечала и свои праздники, на которые парни не допускались.
Каждый год в девичью стайку вливались новые члены – девушки достигшие брачного возраста, и каждый год из нее кто-нибудь выбывал выйдя замуж. Ядро этой группы некоторое время сохранялось, так как пора девичества длилась около пяти лет. Девушки, так и не вышедшие за отпущенный срок замуж, переходили в другую социально-возрастную группу – оставшихся вне брака старых дев. В Великий пост, а особенно активно в Пасхальную и следовавшую за ней Фомину неделю начиналось обновление девичьей стайки. Именно в зимний мясоед, между Крещением и Масленицей, справлялись свадьбы, а весной, в связи с началом молодежных гуляний, в девичьей компании появлялись новые участницы.
Девочка, достигшая брачного возраста, включалась в жизнь девичьего коллектива по определенным правилам, установленным местной традицией. Обычно ее приглашали старшие девушки, внимательно наблюдавшие за девочками-подростками: «Ну, ладно уж, Настюшка, пойдем к нам!» Для девочки это была честь, потому что не каждой новой участнице другие девушки были рады. Иногда старшая сестра боялась, что младшая будет пользоваться большим вниманием парней, и матери в семьях, где была не одна дочь, старались придержать заневестившуюся девочку дома до тех пор, пока ее старшие сестры не выйдут замуж. Вновь принятая в девичью стайку должна была устроить для своих новых подруг угощение и пройти через своеобразные испытания, которые представляли собой комплекс игр, розыгрышей, шуток: в такой форме проверялась ее готовность к новому этапу жизни.
Самой популярной в девичьей среде была игра в «золотые звездочки» («поросяток», «зайчиков»). Девушки спрашивали новеньких, хотят ли они увидеть золотые звездочки. Если те соглашались, то их накрывали большой корзиной для сена, выливали на нее ушат воды и спрашивали: «Видите звездочки-то?» Насквозь промокшие девушки с визгом выскакивали из-под корзины, чем и веселили присутствующих. Устраивались всевозможные забавы с дерганьем за нос, уши, волосы, щипанием, толканием. Новенькой девушке кричали: «Смотри – муха!» – и когда та оглядывалась, ее дергали за уши: «Хвать тебя за ухо!» Или разыгрывали: «Смотри – оса! Хвать тебя за волоса!» Новенькую спрашивали: «Тарин, барин, пощипай ехали на лодке. Тарин, барин утонули, кто остался в лодке?» Та отвечала - «Пощипай!» – и все радостно начинали ее щипать. Жестокие забавы, характерные для инициационно-испытательных игр в компаниях парней, в девичьей среде фактически отсутствовали. Пожалуй, самой неприятной игрой, в которой предлагалось поучаствовать девушке, только что принятой в девичью группу, была игра в «курочку» (в «петушка», «коровку»). Если девушка по наивности на нее соглашалась, то приносили шубу, в рукава которой продевали и ноги, и руки девушки, затем шубу застегивали на спине, а полы завязывали, превращая их в курочкин хвост. В такой позе человек был совсем беспомощным: не мог самостоятельно встать, а при небольшом толчке падал, что вызывало всеобщее веселье.
Но девушке полагалось спокойно, с достоинством и юмором отнестись ко всем шуткам и розыгрышам, не плакать и не сердиться на новых подруг, чтобы в дальнейшем иметь возможность приобрести высокий статус в девичьей компании. Однако полноправным
леном стайки она становилась не сразу. Первый год ее называли «напусканка», «охобетье», «подчалок»; на посиделках ей полагалось малопрестижное место, например на лавке у дверей; на гуляньях она дожидалась от девушек персонального приглашения в хоровод. И только на следующий год считалась полноправным членом девичьей компании.
Девичья стайка была довольно сплоченной. Девушки старались всегда быть вместе, помогали друг другу, делились секретами. Вот как об этом причитала невеста, обращаясь к своей подруге:
Уж мы жили, две красные девушки,
С малых лет мы вместе повыросли,
У нас две ли да было буйных головы,
Одно только ретиво сердце!
Мы одну ли да думу думали,
Мы одни ли да речи молвили,
У нас тайны были разговоры,
Непроносны да словеса.
Что мы думали, то и делали,
Никому мы не изведывали,
Все ходили да мы гуляли,
Вместях двое да с тобой надвое,
Друг без дружки да никуда.
Отношения внутри стайки скреплялись небольшими подарками – «поминками» (ленточками, поясками, сумочками для рукоделья, красивыми нитками, вышитыми платочками), которые девушки дарили друг другу, или временным обменом одеждой. В девичьей среде распространены были и клятвы верности: в XIX веке еще встречался древний обычай посестримства, когда две или несколько подружек давали друг другу обещание «быть как сестры». Они молились перед иконами, трижды целовались, произносили клятву (например: «Будь же ты, моя названая сестра, милее братцев единоутробных, милее батюшки родного») и обменивались нательными крестиками. Такой «крестовый союз» девушек воспринимался как «родство по Богу», которое продолжалось «до гроба». Ученые предполагают, что в древности проводились даже специальные обряды, консолидировавшие девичью группу. Пережитком этих обрядов является, например, обычай кумления в один из праздников троицко-семицкого цикла (на Вознесение, в Семик, Троицу, Духов день).
В стайке, как и в любом другом коллективе, имелись девушки, которые исполняли роль лидеров. Такими лидерами становились обычно «славницы» – девушки достойного поведения, красивые, хорошо одетые, бойкие, веселые. С их мнением считались, на них старались походить. Стайка активно формировала у девушек качества, отвечавшие традиционным представлениям об идеальной девушке и невесте, а значит, и о правильном, добром супружестве. Коллективное одобрение, похвала или, наоборот, порицание, которые зачастую происходили в игровой форме, влияли на поведение той или иной девушки, корректировали его.
Например, на Русском Севере и в Центральной России был довольно распространен обычай во время посиделок «величать» и «обчинивать». Величание представляло собой похвальную песню в адрес девушки, исполнявшуюся на посиделке хором. В ней славилась девушка, отмечались ее положительные качества, а затем «припевался» достойный ее парень. Слова похвалы давали девушкам образец правильного поведения, одобряемого обществом. Обчинивание же предполагало обсуждение достоинств и недостатков поочередно каждого из присутствовавших на посиделке. По правилам, в обсуждении должны были принимать участие также все участники посиделки, честно высказывая свое мнение. При этом запрещалось злословить и клеветать на обчиниваемого. Например, говорили так: «Девушка, Марья Ивановна, хорошая, да сарафан у нее один на все праздники» – или: «Девка хороша, да криклива».
На девушку, поведение которой было далеко от образца, пытались воздействовать с помощью шуток, легких насмешек, озорства. Над слишком скромными и застенчивыми девушками, сидевшими обычно в уголке, смеялись: «Носами стену конопатят». Если девушка была ленива, засыпала над прялкой, то подруги привязывали ее за одежду к лавке и весело смеялись, когда она, проснувшись, не могла сдвинуться с места. Неряхам пели:
Все девочки беленьки,
Все румяненьки;
Одна Полинарья
Та неумываха,
Та неутираха.
Сзади купчик,
Олексиюшко голубчик:
«Полинарьюшка, умойся.
Голубушка, утрися.
Тебе побеляе,
Мене помиляе».
 |
 |
 |
| Чаепитие. Фото. Начало XX в. | В Троицын день. Фото. Начало XX в. | Б. М. Кустодиев. Зима. Крещенское водосвятие. 1921 |
Если девушка совершала поступок, который категорически не одобрялся, то провинившуюся осуждали публично. Например, за слишком вольные отношения с парнями высмеивали в частушках:
Супостаточка моя
Какая интересная –
Всех ребят перебрала,
Говорит, что честная.
Если поведение девушки вообще выходило за пределы общепринятой нормы, то подшучивание и розыгрыши могли принять характер издевки. Подруги хватали ее, привязывали ей скрещенные руки к ногам, а потом валили на спину и принимались толкать, щипать, пока она не попросит пощады. Использовались и другие физические наказания. Например, девушку, которая «гнала бухтину» на подруг, то есть клеветала или ябедничала, привязывали к изгороди, окружавшей деревню, где она находилась до тех пор, пока ее не забирали родственники.
Девушка, противопоставлявшая себя подругам, обычно изгонялась из стайки. Это ей сильно вредило, так как результатом было полное исключение ее из молодежной жизни: она не участвовала в посиделках, пирушках, празднествах, гуляньях, парни не хотели с ней общаться, а это уже могло привести к безбрачию. «Великое бесчестие для той, которую своя артель не принимает в общество, то есть не приглашает на поседки (посиделки. – И. Ж.), на работу, в хоровод; ее не примет к себе и другая артель. Это несчастье случается с пересмешницами, с бранчливыми и со сплетницами, которые не умеют сохранять секретов своих подруг. Много слез и просьб о прощении надо употребить для того, чтобы загладить свою вину перед артелью. В это дело примирения вмешиваются иногда и матери провинившихся, потому что их родительскому сердцу больно бесчестие дочки» (Русские крестьяне. Т. 1. С. 485).
Характерной особенностью жизни девичьей стайки была ее ориентация на поиски брачных партнеров. Семья и общество ставили перед девушкой цель подыскать подходящего жениха и выйти замуж, а участие в девичьей стайке в значительной мере способствовало осуществлению этой задачи. Девичья стайка стремилась привлечь к себе как можно больше парней не только из своей деревни, но и из окрестных деревень и сел. Для этого девушки старались хорошо принимать парней, быть всегда с ними вежливыми, не допускать в их адрес злых шуток, улаживать конфликты, возникавшие между «своими» и «чужими» парнями. Использовались и различные магические средства. Например, чтобы заманить парней на посиделку, зимой открывали ворота деревенской ограды и разметали дорогу от ворот до посиделочной избы, приговаривая: «Метем-разметаем, женихам дорожку расчищаем, чтобы ехали к нам со всех четырех сторон» (Русские заговоры и заклинания. С. 146), а сор, оставшийся в избе после парней (окурки, шелуху от семечек), сохраняли, чтобы парни пришли еще раз. В некоторых северных деревнях девушки, чтобы зазвать парней на святочные игрища, расставляли небольших соломенных куколок по обе стороны дороги, ведущей к избе, специально снятой для этой цели.
Девичьи стайки обычно соперничали друг с другом, стараясь доказать парням, чьи девицы лучше, чьи посиделки веселее, чьи наряды красивее. Соперницы даже не стеснялись публично высмеивать друг друга в частушках:
Как никитински девахи
Из портов кроят рубахи,
Из серёдыша перед,
Никто замуж не берет.
Как черниченски девицы
Вышивать не мастерицы,
Ихня пряжа на мешки,
К ним не едут женишки.
Девушек чужой стайки в частушках называли курносыми, кривоногими, худыми, бледными, косыми, ленивыми, бестолковыми, плохо одетыми.
Супостатка тоненька –
В огород подпоренка.
Изогнулась, извилась –
На коклюшки в самый раз.
«Свои» же в частушках предстают красивыми, нарядными, веселыми, бойкими. Соперничество между девичьими группами иногда принимало довольно агрессивные формы.
Парни обычно не участвовали в девичьих сварах. Они старались, объединившись в праздничный день в небольшие ватажки, уделить внимание по возможности всем девичьим стайкам, развлекая девушек играми и демонстрируя свое молодечество: силу, ловкость, бесшабашное веселье.
Жизнь девичьей стайки всегда находилась в поле зрения деревенского сообщества. К девушкам, достигшим брачного возраста, обычно относились с уважением: к ним обращались по имени и отчеству, здоровались с поклоном, интересовались их заботами.
Во многих деревнях и небольших городах России в большие годовые праздники (в Рождество, Крещение, на Пасху, в Егорьев день, Троицу) устраивались так называемые смотрины невест, во время которых девушки демонстрировали деревенской общине свою красоту, наряды, умение держаться на публике. Девушки прибывали со всех окрестных деревень на праздничную литургию в церковь. В начале 1860-х годов Н. С. Преображенский описывал смотрины невест в селе Никольском Кадниковского уезда Вологодской губернии, которые проходили в Крещение: «В этот день в село съезжаются все девушки-невесты, не только из своего прихода – даже из окрестных; собираются и молодцы – женихи. Обыкновенно перед обедней в Крещенье тянутся целые возы разряженных девушек, идут и едут молодые ребята, мужики, ребятишки, бабы, старухи. Девушки из ближайших деревень едут совсем одетые, а из дальних приходов – попросту, зато везут целую корзину рубашек, передников и прочего снадобья. Эти последние, не доезжая до села Никольского, останавливаются у какого-нибудь мужика в ближайшей деревне, умываются, намазывают лицо сначала свинцовыми белилами, потом красным сандалом, настоянным на воде. Несмотря на то, что здоровье и румянец брызжут со щек почти каждой тамошней девушки, они все, без исключения, штукатурят свое лицо и красят так толсто, что этого нельзя не заметить, и сами девушки не скрывают этого» (Преображенский Н. С. С. 520).
Главное действие разворачивалось после обедни, когда во главе с церковным причтом все отправлялись на реку или озеро. Там происходило великое водосвятие – освящение воды, называвшееся в народе «ердань» (иордань). Девушки важно ехали в санях, а кучером был парень – родственник одной из них: «Кучер должен представить в этот день для родных или знакомых девушек лошадь, хорошо раскрашенные сани и лучшую дугу – тяжелую, раззолоченную и раскрашенную. Девушки должны позаботиться об украшении лошадей и саней. Сбрую лошади обыкновенно украшают множеством разноцветных бантов, как делается это на свадьбе. Главным украшением саней служит постилальник или просто простыня огромного размера, до половины состоящая из полотна, а оттуда из разных вышиваний, кружевных, кумачных, фестонных и атласных ярких цветов. Ею накрывают сани так, чтобы украшенное вышиваниями место опускалось сзади саней почти до самой земли. На простынях садятся обычно по две девушки» (Там же. С. 521). Зрители с удовольствием разглядывали девушек, торжественно проезжающих мимо них. Приехав на реку, девушки становились ровными рядами на льду или на специально сделанном для них возвышении из льда – «глыбке» («кочке»). В 1890-е годы этнограф С. В. Максимов сделал подробное описание этого девичьего стояния на «ердани»: «Все невесты, наряженные в лучшие платья и разрумяненные, выстраиваются в длинный ряд около „ердани". При этом каждая старается выставить напоказ и подчеркнуть свои достоинства. Между невестами (называемыми также славушницами) прохаживаются парни, сопровождаемые своими родительницами, и выбирают себе суженую. При этом, как водится, заботливая родительница не только внимательно рассматривает, но даже щупает платья девиц и берет их за руки, чтобы узнать, не слишком ли холодны руки у славушницы. Если руки холодны, то такая невеста, хотя бы она обладала всеми другими качествами, считается зябкой и потому не подходящей для суровой крестьянской жизни. (Славушницы выходят на смотрины с голыми руками, без рукавиц)» (Максимов С. В. 1996. С. 182). Во второй половине дня девушки приходили на деревенскую площадь. Каждая девичья стайка выбирала для себя место у церковной ограды, на некотором расстоянии от другого коллектива девушек. Они стояли молча, стараясь продемонстрировать единство. Когда зрители подходили к ним, девушки должны были перекреститься, потом поклониться и предоставить возможность внимательно рассмотреть их. Поведение зрителей на смотринах довольно красочно описал Н. С. Преображенский: «Около них сначала ходили молодцы, знакомых угощали пряниками. Потом пять-шесть парней выбирали себе пожилую бабу и под ее предводительством направлялись к рядам девушек. Те стояли не шевелясь, как статуи. Баба, подошедши девушке, раздвигала полы шубы, показывала парням передники, потом поднимала подол сарафана до грудей, показывала рубашку. Затем поднимала подол другой рубашки, третьей, четвертой, до той самой рубашки, на подоле которой были две красные полосы» [Преображенский Я. С. С. 521). Стояние на «кочке» было довольно серьезным испытанием. Мало того что девушки должны были выстоять два-три часа, не отлучаясь ни на минуту, не разговаривая, не смеясь, но еще и выслушать, не обижаясь на зрителей, высказанное вслух мнение о себе.
Деревенское сообщество не только оценивало внешние данные и наряды девушек, но и внимательно следило за их поведением. Необходимость строгого контроля объяснялась той важной ролью, которую предстояло играть девушке в недалеком будущем, и ее «неразумным» возрастом: «Молодой возраст – что полевой ветер: и бежит, и визжит».
Прежде всего крестьянская община заботилась о том, чтобы все девушки были воцерковлены: это поможет наставить их на нужный лад. Девушки посещали церковную службу по воскресеньям, в престольный праздник и в те дни, которые считались девичьими праздниками (Троица, Духов день, Покров, праздник Казанской иконы Божьей Матери, день Параскевы Пятницы, Введение, на юге России – осенний день Кузьмы и Демьяна 1/14 ноября). Правила христианского поведения требовали от девушек, чтобы они раз в год причащались и исповедовались, соблюдали посты, а во время постов и в кануны праздников не устраивали веселых вечеринок. В то же время деревенское сообщество не одобряло и чрезмерную набожность, которая могла стать угрозой браку. Слишком усердные ежедневные молитвы и частые хождения в церковь не приветствовались. Девушкам и вообще молодежи многое не возбранялось: например, веселье в Рождественский и Петровский посты, хороводы в Благовещение и Вербное воскресенье, приходившиеся на Великий пост. Во многих местностях России девушкам было запрещено присутствовать на праздничной литургии в Рождество, в Сретение и Благовещение (поскольку статус девушки не соответствует родинно-материнскому содержанию праздников) и даже в Пасху. В такие дни девушкам позволялось стоять у церковной ограды в ожидании окончания службы, демонстрируя свои наряды и перекидываясь шуточками с парнями.
Старшие по возрасту люди следили также за брачным поведением девушек: высказывали свое мнение по поводу складывавшихся брачных пар, осуждали вступивших во внебрачные сексуальные связи и отказывающихся от замужества.
А Я, МОЛОДА, НЕ ЛЕНИВАЯ БЫЛА
Кажется, я, красна девица,
Не жалела могуты-силы,
И ни в летней-то работушке,
И ни в зимнем обряженьице!
Я слуга была вам верная,
Была верная вам ключница.
Жизнь девушки, несмотря на предоставленную ей некоторую свободу, проходила в общем для всего деревенского сообщества ритме жизни. В первую очередь он определялся сменой времен года. Весной, с первых чисел марта, начинались земледельческие работы, которые завершались в октябре. Осень и первозимье отводились для обработки собранного урожая. Зимой пряли, ткали, шили, заготавливали дрова, ремонтировали сельскохозяйственный инвентарь, играли свадьбы. Годовой круг забот и дел прерывался «праздными днями», предназначенными для отдыха. Жизнь крестьян подчинялась и недельному кругу: с понедельника по четверг проводились все основные работы, в пятницу обычно убирали дом, в субботу топили баню для мытья и стирки, воскресенье считалось праздничным днем. Суточный ритм также включал в себя работу и отдых.
 |
 |
| В. Д. Орловский. Жатва. 1880 | Кружевница. Фото. Начало XX в. |
Будничный день начинался с восходом солнца и заканчивался с его закатом. Он состоял, как говорили крестьяне, из уповодов, то есть времени, занятого хозяйственными делами (работой в доме и на дворе, в поле, в лесу), и «праздного времени», посвященного молитве, приему пищи и сну (полудничанью – после обеда и сумерничанью – ночью). Летом работы было больше: «Летом и по осени поднимаются до свету, – писал очевидец из Тверской губернии. – Жать идут часов в шесть-семь, позавтракав и истопив печки, и жнут до позднего вечера, даже обедая на полосе. И редко кто отдохнет хоть с час за целый день, разве только тогда, когда совсем кто-нибудь выбьется из сил. По собственному признанию крестьян, у них не бывает отдыха с Петрова дня и до Успеньева: некогда, работают иногда по 18 часов в сутки с перерывами для еды и чая – часа два, а спят часа четыре-пять» (Русские крестьяне. Т. 1. С. 463–464). А ярославский краевед в 1897 году оставил такое описание крестьянских будней зимой: «Зимний рабочий день у крестьянина начинается часов с пяти-шести. В это время крестьяне встают и принимаются за ежедневные работы. Если крестьянин ездит в лес „по дрова" и если лес отстоит далеко от дома... то он тотчас, закусив всухомятку хлебу, отправляется в лес. Оставшиеся дома задают скотине корм и пойло, в то же время топится печка. Часам к десяти печка бывает истоплена, и следует завтрак, после которого бабы принимаются за свои бабьи работы – шить, пряжу, тканье и т. д. Оставшиеся дома мужики или делают что-нибудь по дому, или же если занимаются каким-нибудь домашним кустарным промыслом, то принимаются за эту работу. Часам к двенадцати приезжают уехавшие члены семьи, и вся семья принимается за обед. В зимнее время смеркается скоро, и вся семья вскоре же после обеда принимается за чай, после которого следует обряжение скотины и затем отдых – „сумерничанье". После того сумерничанья зажигается огонь, и семья сидит за ручными работами часов до восьми-девяти, после чего часть семьи ложится спать, а другая сидит за работой, например бабы за пряжей, часов до одиннадцати-двенадцати» (Там же. Т. 2. С. 402-403).
Вся работа, которую полагалось выполнять девушкам, воспринималась ими как органическая часть их жизни и не казалась им тяжкой обязанностью, навязанной родителями или наказанием, посланным Богом. Любая девушка умела делать все, что полагалось выполнять женщине в крестьянском хозяйстве: жать, заготавливать сено, ухаживать за скотом, выращивать и обрабатывать лен и коноплю, прясть, ткать, шить, вышивать, вязать, топить печь готовить еду, стирать, убирать избу и, естественно, нянчить детей. В семье дочка всегда считалась помощницей матери. Однако каждая мать, особенно в семьях, где было много здоровых и сильных невесток, старалась не «впрягать в крестьянскую лямку» дочь, то есть не обременять ее особенно тяжелой работой: «Еще успеет, наработается, а теперь пусть покрасуется да понежится у батюшки с матушкой».
В летнее время девушки были заняты на сенокосе и жатве, на выращивании и уборке льна, то есть на тех работах, выполнение которых требовало силы, быстроты и большого количества рабочих рук. В осенне-зимнее время девушки пряли, ткали, вышивали, вязали, то есть готовили себе приданое. Любая работа, за которую брались девушки, обычно превращалась в своего рода игру: девушки пели, шутили, кокетничали перед парнями, соревновались друг с другом, демонстрируя свои умения и трудолюбие.
Сенокос
Люблю я в полюшко ходить,
Люблю я сено шевелить.
Как бы с милым повидаться,
Три часа поговорить.
 |
 |
| На сенокосе. Фото. Начало XX в. | Б. М. Кустодиев. Сенокос. 1917. Фрагмент |
 |
 |
| А. И. Морозов. Отдых на сенокосе. Ок. I860 |
Женщины в покосных рубахах на уборке сена. Фото. Начало XX в.
|
 |
 |
| Группа молодых женщин и девушек с граблями. Фото. 1915. Ярославская губ. | Сушка сена на кольях. Фото. 1920-е. Ленинградская обл. |
Сенокос начинался в самом конце июня: «Июнь с косой по лесам пошел», со дня Самсона Сеногноя (27 июня /10 июля), с Петрова дня (29 июня /12 июля) или с летнего дня Кузьмы и Демьяна (1/14 июля). Основная работа приходилась на июль-«сенозорник».
Сено заготавливалось на заливных лугах, располагавшихся в долинах рек, и на небольших, отвоеванных у леса участках земли. Сенокосные угодья могли находиться как вблизи деревни, так и на некотором расстоянии от нее. На дальние луга крестьяне выезжали всей семьей: «Всякий, кто дорос, спеши на сенокос». Дома оставались только старики и старухи для присмотра за малышами и ухода за скотом. Вот как, например, отправлялись на сенокос крестьяне деревень Ямны, Васса, Сосна Мещовского уезда Калужской губернии в конце 1890-х годов: «Настало время косовицы... Ямненцы, вассовцы, сосенцы едут на семи-восьми лошадях с сундуками (с съестным), с косами, граблями, вилами. На каждой почти телеге три-четыре человека, конечно, с ребятишками. Некоторые везут бочонок квасу, кувшины с молоком. Едут разряженные: мужчины в ситцевых рубахах всех цветов и самой дикой фантазии; молодежь в пиджаках, сверх того жилетах... Женщины представляют из своих сарафанов с оборками и казачков-кофточек в талию такой цветник, что в глазах рябит. А платки! Но о платках лучше умолчать: их разнообразию и яркости нет числа. И в дополнение фартуки, то есть передники. Теперь здесь встречаются и матроски, так что встретитесь с хорошенькой крестьяночкой, и вполне можете подумать, что это городская барышня, или, чего доброго, помещица. Подростки и дети тоже стараются нарядиться во все лучшее. Едут и поют во всю мочь песни» [Русские крестьяне. Т. 3. С. 482).
Сенокосную пору девушки ждали с большим нетерпением. Яркое солнце, близость воды, душистые травы – все это создавало атмосферу радости, счастья, свободы от повседневности, а отсутствие строгого глаза стариков и старух – деревенских стражей нравственности – позволяло вести себя несколько более раскованно, чем в обычное время.
Жители каждой деревни, приехав на место, устраивали стоянку – станок: ставили шалаши, в которых спали, приготавливали дрова для костра, на котором готовили пищу. Таких станков вдоль по берегам реки было много – до семи-восьми на двух квадратных километрах. Каждый станок обычно принадлежал жителям одной деревни, которые работали на лугу все вместе. Скошенную и высушенную траву станок делил по количеству мужчин в семье.
Вставали рано утром, еще до восхода солнца, и, не позавтракав, отправлялись на косьбу, чтобы не пропустить время, пока луг покрыт росой, так как влажную траву легче косить. Когда солнце поднималось над горизонтом выше и росу начинало «обтягивать», семьи садились завтракать. В скоромный день ели мясо, хлеб, молоко, яйца, в постные дни (среду и пятницу) – квас, хлеб и лук. После завтрака, если роса была сильная, продолжали косить, а затем раскладывали траву ровными тонкими рядами на лугу, чтобы она просохла. Потом обедали и отдыхали. За это время трава немного обвядала, и ее начинали ворошить граблями, чтобы она лучше сохла. Вечером высушенное сено складывали в копны. В общей работе семьи каждый знал свое дело. Парни и молодые мужчины косили траву. Женщины и девушки раскладывали ее рядами, ворошили и собирали в копны. Метание стогов было работой парней и девушек. Парни подавали сено на деревянных вилах, а девушки раскладывали его по стогу, уминали ногами, чтобы оно плотнее ложилось. Вечер для старшего поколения заканчивался отбиванием кос молотками на маленьких наковальнях. Этот звон разносился по всем лугам, означая, что работа закончилась.
«Сбил сенозорник у мужика мужицкую спесь, что некогда и на печь лечь», – говорит пословица о занятости людей на косовище с утра до вечера. Однако для парней и девушек сенокос был временем, когда они могли продемонстрировать друг другу умение хорошо работать и веселиться. Недаром на Северной Двине общение молодежи в пору сенокоса называлось красованием.
Веселье царило в обеденное время, когда старшие отдыхали в шалашах, а молодежь шла купаться. Совместные купания парней и девушек не одобрялись общественным мнением, поэтому девушки отправлялись подальше от станка, стараясь, чтобы парни их не выследили. Парни все-таки их находили, прятали одежду, вызывая негодование девушек. Возвращались обычно вместе. Девушки пели своим ухажерам, например, такую песню:
Дождь пойдет, сенцо подмочит,
Будет тятенька ругать –
Помоги-ка мне, хороший,
Мой зародец дометать.
Частый дождик поливает,
Меня милый вспоминает:
– Мочит милушку мою
На сенокосе, бедную.
Главное веселье наступало вечером, после захода солнца. Молодежь стягивалась к одному из станков, где было много «славниц». Играла гармошка, начинались пляски, песни, хороводы, гулянья парами. Радость гуляний, продолжавшихся почти до самого утра, хорошо передает песня:
Петровская ночка,
Ночка невеличка,
А рельё, ладо,
Невеличка!
А я, молодая,
Не выспалася,
А рельё, ладо,
Не выспалася!
Не выспалася,
Не нагулялася!
А рельё, ладо,
Не нагулялася!
Я с милым дружком
Не настоялася!
А рельё, ладо,
Не настоялася!
Не настоялась,
Не наговорилась,
А рельё, ладо,
Не наговорилась!
Под конец гулянья исполнялась «разборная» песенка девушек:
Пойдемте, девушки, домой,
Зорька занимается!
Зорька занимается,
Мамаша заругается!
Сенокос оставался «приятнейшей из сельских работ» даже в том случае, если он проходил поблизости от деревни и поэтому каждый вечер нужно было возвращаться домой. Очевидцы писали: «Время года, теплые ночи, купанье после утомительного зноя, благоуханный воздух лугов – все вместе имеет что-то обаятельное, отрадно действующее на душу. Бабы и девки имеют обычай для работы в лугах надевать на себя не только чистое белье, но даже одеваться по-праздничному. Для девок луг есть гульбище, на котором они, дружно работая граблями и сопровождая работу общей песней, рисуются перед женихами» (Селиванов В. В. С. 53).
Сенокос кончался к празднику Казанской иконы Божьей Матери (8/21 июля) или к Ильину дню (20 июля / 2 августа): «Илья Пророк – косьбе срок». Считалось, что «после Ильи» сено будет уже не так хорошо: «До Ильина дня в сене пуд меду, после Ильина дня – пуд навозу».
Жатва
Уж вы жнеи, вы жнеи
Мои молодые!
Жнеи молодые,
Серпы золотые!
Уж вы жните, жните,
Жните не ленитесь!
А обжавши нивку,
Пейте, веселитесь.
Вслед за сенокосом наступала жатва «хлебов» – так называли все зерновые культуры. В разных регионах хлеба созревали в разное время в зависимости от климатических условий. В южной части России жатву начинали уже в середине июля – с праздника Казанской иконы Божьей Матери, в средней полосе – с Ильина дня или со дня свв. Бориса и Глеба (24 июля / б августа), а на севере – ближе к середине августа. Первой поспевала озимая рожь, за ней яровые хлеба, овес, а потом гречиха.
Жала, жала я овес,
Перешла на гречу.
Если милого увижу –
Я к нему навстречу.
Уборка урожая считалась делом девушек и замужних женщин. Однако главными жнеями были девушки. Сильные, крепкие, ловкие, они легко справлялись с довольно трудной работой.
 |
 |
| П. Вдовичев, Жатва. 1830-е | Рожь поспевает. Фото С. А. Лобовикова. 1926-1927 |
 |
 |
| Жница. Фото С. А. Лобовикова. 1914-1916 | А. Г. Венецианов. На жатве. Лето. До 1827 |
Жатву полагалось начинать всем в один день. Перед этим женщины выбирали из своей среды зажинальщицу, которая совершит символический зажин поля. Чаще всего это была женщина средних лет, хорошая жница, с «легкой рукой». Рано утром, тайком от всех, она бежала на поле, сжинала три небольших снопа, приговаривая, например, так:
Кыш, полышко, на конец,
Как татарский жеребец!
Бежи и ржи, уминай и рви
И у поля конец ищи!
Выбежи, выбежи,
Нам волюшку дай!
Мы пришли с вострыми серпами,
С белыми руками,
С мягкими хребтами!
После этого зажинальщица укладывала снопы крест-накрест на краю поля, а рядом оставляла кусочек хлеба с солью для Матери-Земли и иконку Спасителя для предохранения урожая от нечистой силы.
На жатву выходила вся женская половина семьи во главе с хозяйкой. Девушки и женщины надевали особую жатвенную одежду – подпоясанные белые холщовые рубахи, украшенные по подолу и на рукавах красным тканым или вышитым узором. В некоторых селах верхнюю часть рубахи шили из яркого ситца, а нижнюю – из холста, который прикрывали красивым фартуком. Головы повязывали ситцевыми платками. Жатвенная одежда была очень нарядной, соответствующей столь важному дню, когда Мать-Земля родит урожай. При этом одежда была еще и удобной для работы, свободной, в ней было не жарко под летним солнцем.
Первый день жатвы начинался с общей молитвы семьи на своей полосе. Жницы работали на поле в определенном порядке. Впереди всех шла хозяйка дома, приговаривая: «Благослови, Боже, ниву зажать! Дай, Господи, спорыньи и легкости, доброго здоровья!» (Народная традиционная культура Псковской области. С. 65). По правую руку от нее шла старшая дочь, за ней по старшинству – остальные дочери, а за ними снохи. Первый сноп полагалось сжать старшей в семье дочери, чтобы она осенью вышла замуж: «Первый снопик жать – жениха наживать». Верили, что первая пясточка срезанных стеблей ржи и первый собранный из них сноп обладают «спором», «споркостью» – особой жизнедающей силой, так необходимой будущей хозяйке и матери.
На поле жнеи отправлялись после того, как солнце осушит росу. Хлеб, покрытый росой, жать было нельзя, чтобы зерно и солома не сгнили до обмолота. Девушки вместе шли на поле, пели песни, которые получили название жатвенных. Главной темой песен была несчастная любовь:
Рано-рано наше подворьице зарастает.
Заросло-зацвело наше подворьице травою-муравою.
То не травушка в поле, не муравушка, розовы цветочки.
Там цвели в поле цветочки, цвели, да повяли.
Любил парень красну девицу, да покинул.
Покинувши девчонку, над ней насмеялся.
Ты не смейся, парень, над девчонкой, ты еще сам холост.
Холост-неженатый, нету жены взятой.
Во время работы девушкам петь не полагалось – это была прерогатива только замужних женщин. Замужние женщины обращались в песнях к Богу, ниве, солнцу, полевым духам с просьбой о помощи:
Да унеси, Боже, тучу грозовую,
Да спаси, Боже, ниву трудовую.
Крестьянские поля (полосы) располагались рядом. Жницы могли видеть, как работают соседки, перекликаться друг с другом, подбадривать уставших, укорять ленивых. Песни перемежались так называемым гуканьем, то есть криками, возгласами «У-у!», «Эй!», оханьем-уханьем. Гуканье было столь сильным, что его можно было услышать в отдаленных от полей деревнях. Весь этот многоголосный шум красиво назвали «пением жнивы».
Чтобы к вечеру была выполнена определенная часть работы, отстающих подгоняли: «Подтягай! Подтягай! Тяни! Тяни козу-то свою!» Каждая девушка старалась нажать побольше снопов, опередить своих подруг, а не попасть в отстающие. Над ленивыми смеялись, кричали: «Девка! Кила тебе!» – а ночью на полосу нерадивым девушкам «ставили килу»: втыкали в землю палку с привязанным к ней пуком соломы или старым лаптем. По качеству и быстроте работы определяли, «работлива» ли девушка, будет ли она хорошей хозяйкой дома. Если жница оставляла за собой несжатую бороздку, то говорили, что у нее «мужик будет нутрец»; если снопы получались большие, то и мужик будет большой, если ровные и красивые, то богатый и трудолюбивый. Чтобы работа спорилась, девушки приговаривали: «Полоска в край, как белый зай, кыш, погоняй, кыш, погоняй!» (Морозов И. А., Слепцова И. С. С. 119), а чтобы не уставать, перепоясывались жгутиком из стеблей со словами: «Как матушка рожь стала год, да не устала, так и моя спинушка жать бы не устала» (Майков Л. Н. С. 204).
Работа заканчивалась, когда солнце склонялось к закату и жнива покрывалась росой. Оставаться на поле после захода не разрешалось: по поверью, это могло помешать умершим предкам «гулять по полям и радоваться урожаю». Перед уходом с недожатой полосы полагалось для предохранения ее от порчи положить крест-накрест две горсточки стеблей. Серпы, спрятав, обычно оставляли в поле, а не несли их в дом, чтобы не накликать дождь.
После трудового дня девушки опять собирались в стайку и все вместе отправлялись отдыхать, распевая про несчастную любовь:
Песни пела, грудь болела,
Сердце надрывалося.
По лицу катились слезы –
С милым расставалася.
Услышав громкое пение, появлялись парни, которые заигрывали с девушками в расчете на их благосклонность. Шутки парней порой бывали довольно грубоватыми. Например, парни пугали девушек, неожиданно нападая на них из-за кустов, или ставили «кляпцы»: перевязывали верхушки трав, росших по обе стороны дорожки, по которой шли девушки. В темную пору девушки могли не заметить ловушки, падали, вызывая радостный смех парней.
Дальше шли вместе, а девушки «припевали» парням невест:
У нас Марьюшка садом шла,
У нас Васильевна зеленым.
Заглядел ее Иван-молодец:
«Вот идет моя ценная, красотою неоценная.
Всю деревеньку насквозь прошел,
Краше-лучше я Марии не нашел.
Ты, Марьюшка, душечка,
Обойми меня радостно,
Поцелуй меня, пожалуйста, в уста».
 |
 |
| Серпы разной формы. XIX в. | Жатва. Фото. 1910-е. Владимирская губ. |
 |
 |
| Обед на жниве. Доставка на поле воды для питья. Фото. Начало XX в. |
Основные посевные культуры, распространенные в России:
1 – овес; 2 – ячмень; 3 – пшеница; 4 – рожь; 5 – гречиха |
 |
 |
| А. М. Максимов. Девушка со снопом. 1844 | Последний сноп. Фото. Начало XX в. |
Жатву старались завершить все в один день. Если кто-либо не справлялся вовремя, ему на помощь спешили соседи. Это было вызвано естественным желанием помочь соседу, а также тем, что несжатые полосы мешали вывозу снопов с полей на гумно и выпасу скота, который выпускали на пожню.
Окончание тяжелой страдной работы отмечалось очень празднично. Девушки и женщины исполняли дожинальные песни, в которых славили ниву и Бога:
А слава Богу
До нового году,
Слава Богу,
Ниву пожали,
Страду пострадали!
Слава Богу
До нового году!
В последний день жатвы проводилось множество обрядов. Их суть заключалась в том, чтобы поблагодарить поле за урожай, попросить его плодоносить на будущий год и взять от поля здоровье себе и своим близким. В одних селах девушки и женщины становились в круг, брали серпы, поднимали их вверх и просили: «Уроди, Господи! на будущий год, чтоб рожь была стеной». В других благодарили за работу серп, навивая на него стебельки ржи: «Спасибо, серяпок, что меня ты поберег, теперь я тебя поберегу, пшеницей накормлю».
Почти по всей России был распространен обычай «завивать бороду», то есть специально оставленные на поле несжатыми колосья завязывали лентами или заплетали в косичку, а под ними на землю клали кусок хлеба с солью. «Бороду» завязывала хозяйка дома в присутствии всех жниц семьи. Девушкам разрешалось перед началом обряда сжать несколько пясточек, оставленных Илье на бороду колосьев. Если девушка сжинала парное количество колосьев – это означало, что на Покров к ней приедут сваты, если нечетное – придется ждать сватов до зимнего мясоеда. После этого девушки уходили веселиться своей стайкой, а бабы, взявшись за руки, начинали приплясывать вокруг бороды, произнося заклинание:
Уж мы вьем, вьем бороду
У Гаврилы на поле,
Завиваем бороду
У Васильевича да на широком,
У Васильевича да на широком.
На нивы великой,
На полосы широкой,
Да на горы на высокой,
На земле чернопахотной,
На землице на пахотной.
После уборки всех хлебов в деревне устраивалась коллективная трапеза с пивом, вареным мясом, «отжиночными» пирогами, яичницей. Девушки и парни, посидев вместе со всеми, отправлялись на гулянье и веселились до самого утра.
Выращивание льна
Удайся ж, мой лен,
Тонок, долог!
Тонок, долог,
Бел волокнистый,
Бел волокнистый,
Шелк шелковистый!