В 1930 году в Вологде служили три архиерея: управляющий епархией архиепископ Амвросий (Смирнов) и два викария - епископ Николай (Караулов) и епископ Аполлос (Ржаницын).
После того как осталось два храма (имеется в виду тихоновская ориентация), то архиереи стали служить так: на Горбачевском - Амвросий и Николай, а на Богородском - Аполлос. Помню, как служили три архиерея вместе. Такая служба была на Горбачевском 1 сентября (по новому стилю) 1930 года. Это праздник преп. Герасима Вологодского. В церковных календарях эта дата не указывается, а в книге Верюжского "Исторические сказания о жизни святых, подвизавшихся в Вологодской епархии" издания 1880 года значится:
"В 1147 году 19-го августа (1 сентября) преп. Герасим пришел в Вологду" (с. 29). Я был накануне праздника вечером. Войти в храм было трудно от большого количества народа. И в последующие годы этот праздник торжественно отмечался на Горбачевском архиерейским служением.
7-го декабря (по новому стилю) 1930 года, в день праздника св. великомученицы Екатерины служили три архиерея вместе на Богородском. Накануне они же во время всенощной читали акафист святой великомученице. Служба была очень торжественная. У каждого архиерея был свой жезлоносец. Я держал жезл у епископа Аполлоса. Три архиерея в Вологде недолго прослужили вместе. Остался из них один епископ Аполлос [54], который продолжал свое служение на Богородском.
Это произошло в 1931 году. Архиепископ Амвросий был арестован и пробыл в заключении до 1933 года, а затем он был архиепископом Муромским, арестован в 1935 году.
Владыка Аполлос - архиерей из вдовых священников, вологжанин. Он до архиерейства был настоятелем сельской церкви св. Троицы, находившейся недалеко от Вологды, и состоял благочинным одного из округов Вологодской епархии. Образование у него было среднее. Он окончил Вологодскую духовную семинарию. Хиротония его состоялась в 1927 году в Москве в храме св. мученицы Ирины. Принимал участие в посвящении архиепископ Вологодский Сильвестр (Братановский), умерший в 1932 году архиепископом Калужским. Епископ Аполлос был скромный, выдержанный человек, немного усталый, апатичный. Проповедей он не говорил, служил ровно, без напряжения, обладал хорошим музыкальным голосом (басом) и прекрасной дикцией. Епископ был выше среднего роста, плотный, но не полный, в возрасте около шестидесяти лет. Волосы у него были редкие, борода полная с большой проседью. Жил он в Вологде с семьей сына. За богослужением его поминали Тотемским, как викария.
После ухода епархиального архиерея архиепископа Амвросия я точно не помню, как он именовался, но предполагаю - Вологодским. В конце 1931 года или начале 1932 года епископ Аполлос был арестован. В 1936 году он вернулся в Вологду, но не служил, а пел на правом клиросе. Через некоторое время епископ Аполлос был назначен архиереем в Воронеж (по некоторым данным - в Тулу) и в 1937 году был там арестован.
Заменил епископа Аполлоса на Вологодской кафедре архиепископ Венедикт (Плотников) [55]. Это было в 1931 или в начале 1932 года. В свое время Владыка Венедикт был Кронштадтским епископом, викарием митрополита Ленинградского. Известно, что он участвовал в погребении в Донском монастыре г. Москвы в 1925 году Патриарха Тихона. Еще ранее, в 1922 году, в Ленинграде он вместе с митрополитом Вениамином (Казанским) привлекался к судебной ответственности за нарушение декрета об изъятии церковных ценностей и был приговорен к смертной казни, замененной заключением в тюрьму.
Архиепископ Венедикт ко времени прибытия в Вологду был в возрасте примерно шестидесяти лет, седой, с полной бородой и длинными редкими волосами. На одном глазу у него было бельмо. Запомнилось, что он ходил в серой рясе. Владыка был горячим человеком. Как-то он служил Божественную литургию, а я стоял на солее у Царских врат. Перед возгласом Владыки "Мир всем!" жезлоносец должен постелить орлец под ноги архиерея. Так я и сделал в соответствующем для этого моменте литургии, но орлец лег неровно, и Владыка не встал на него, а пнул, и орлец полетел по солее.
Другой случай. После литургии Владыку разоблачали в алтаре иподиаконы. Я и другой мальчик-прислужник расстегивали пуговицы саккоса. Стали саккос снимать, и отскочила пуговица. Владыка с раздражением спросил: "Кто не расстегнул?". Пуговица отскочила с моей стороны, вероятно, не расстегнул под мышкой. Я сказал, что это сделано мною. Владыка сразу остыл и, значительно посмотрев на меня, промолчал и успокоился. Архиепископ любил службу и хорошо служил: эмоционально, с большим темпераментом. Помню, как за всенощной во время пения "Благословен еси Господи" он совершал каждение всего храма; чувствовалось все то, что знаменует это священнодействие - шествие святых жен-мироносиц рано утром, "зело рано ко гробу Иисусову". Сохранила мне память проникновенное чтение Владыкой Святого Евангелия, которое читается в Великую Пятницу за утреней. Это первое страстное Евангелие. Чистый звонкий тенор, хорошая дикция - эти внешние данные архиепископа Венедикта, соединенные с его внутренним религиозным, глубоко прочувствованным пониманием читаемого, зажигали в сердцах слушающих дух веры.
Горячими, порой даже огненными были его проповеди. Он говорил за каждой литургией. Запомнилось его последнее слово, произнесенное при прощании с вологодской паствой.
В 1933 году осенью Ленинградский митрополит Серафим (Чичагов) ушел на покой. На его место был назначен Новгородский архиепископ Алексий (Симанский), впоследствии наш Святейший Патриарх, возведенный тогда в сан митрополита, а на Новгородскую кафедру был переведен из Вологды архиепископ Венедикт. Это совершилось после праздника Покрова Божией Матери. Отслужив Божественную литургию, Владыка Венедикт с амвона произнес прощальную речь. Он сказал, обращаясь к пастве, что оставляет Вологду и просит за себя святых молитв, что пройдет много времени, когда, может быть, его и не будет уже в живых, но многие из находящихся в храме останутся. "Так вспоминайте, - говорил Владыка, - что здесь на святом Престоле приносил Бескровную Жертву грешный, недостойный, но верующий архиерей Венедикт, вспоминайте и молитесь за меня". Слово "верующий" он особенно акцентировал, произносил в экстазе, ударяя при этом жезлом по каменному полу. Окончив слово, Владыка, сопровождаемый духовенством, дошел до конца храма, повернулся, благословил всех общим благословением и вышел. На улице [его] ждал извозчик. Владыка сел и уехал в полном одиночестве. Земная жизнь Владыки закончилась мученически. Он был расстрелян, принося при этом славословие Господу.
Через некоторое время в Вологду был назначен новый архиерей - архиепископ Стефан (Знамеровский), 1879 года рождения, прибывший в свой кафедральный город в конце 1933 года. В 1904 году он окончил Казанскую духовную академию. С 1908 по 1916 год [был] инспектор[ом] Пермской духовной семинарии. В 1924 году хиротонисан во епископа Шадринского, викария Свердловской епархии. В 1925 году управлял Пермской епархией. С 1929 года - епископ Вятский, а затем Ульяновский. До монашества носил имя Николай. Владыка был высокого роста, сухощавый, смуглый, с горбатым большим носом, близорукий, ходил всегда в очках. Волосы на голове были темно-каштанового цвета, длинные и густые, борода полная с большой проседью.
Архиепископ обладал довольно сильным, но каким-то замогильным голосом. Долгое время верующие не могли к нему привыкнуть, но усердное служение, большая религиозная настроенность Владыки, произнесение проповедей почти за каждой литургией расположили к нему сердца прихожан.
Я держал во время служения архиепископа Стефана жезл, как это было при ранее служивших архиереях, и книгу "Чиновник" и поэтому был свидетелем религиозно-эмоционального состояния Владыки во время чтения положенных молитв за службой. Архиепископ все тщательно вычитывал и часто увлажнялись его глаза от слез умиления. У певчего правого хора, тенора Комаровского, умерла жена. Во время всенощного бдения регент ввел его в алтарь и подвел к Владыке. Архиерей стоял на положенном месте у своего кресла и молился. Увидев овдовевшего супруга, Владыка Стефан нежно, по-матерински обнял его, посадил в свое кресло и стал ласково гладить его по голове. Все это делалось без слов, с большой любовью.
В небольшие праздники, когда за всенощной не пел правый хор и служба проходила скромно, архиепископ Стефан любил, чтобы иподиаконствовали мальчики-подростки. Специально для этого были сделаны из жести трикирий и дикирий, и мы (я и Коля Шамаев, мой друг) ходили с Владыкой во время пения "величания" по всему храму, иногда ошибались, но не боялись, чувствуя на себе добрый взгляд архипастыря.
На второй день Рождества Христова Владыка в течение нескольких лет совершал Божественную литургию на Горбачевском. Мы с Колей Шамаевым, стоявшим с жезлом, непременно участвовали в служении. Это приходилось [на] зимние каникулы, и мы были свободны. Так было и в 1935 году. По окончании литургии архиерей сказал мне, что он узнал о нашем с Колей славлении и предложил нам в этот же день идти вместе из храма к нему домой и прославить родившегося Господа. Так и сделали.
Владыка квартировал в частном доме на 2-м этаже. Дом находился на перекрестке улиц Набережной Свободы и Клары Цеткин. Он был угловой. В нижнем этаже размещалась частная часовая мастерская Ружже. Владыка занимал одну комнату в два окна по одной стороне улицы и два по другой. Чтобы войти к Владыке, нужно было пройти через проходную комнату хозяйки. Владыка жил вместе с келейником - Солнцевым Борисом Владимировичем, двадцатидевятилетним молодым человеком, приехавшим с ним из Ульяновска. Борис Владимирович был сыном священника. Он обладал хорошим тенором и во время архиерейских богослужений иподиаконствовал, прекрасно пел и читал канон. Борис Владимирович сопровождал Владыку пешком от дома до храма и обратно. Вот мы с Горбачевского и пошли вчетвером. Пришли, вошли в помещение. Комната Владыки поражала чистотой, ничего лишнего в ней не было. В углу висели иконы и горело несколько лампад. Перед иконами стоял аналой, на нем лежали книги. Был постелен орлец.
Мы с Колей пропели тропарь и кондак праздника - "Рождество" и "Дева днесь". Преосвященный хозяин пригласил нас к столу, и мы вчетвером пили чай с молоком и ели лепешки со сметаной.
На стене перед столом висело несколько фотографий и среди них фотография вологодского священника отца Александра Баданина, похороненного на Горбачевском кладбище. Вологжане чтили память отца Александра как священника-праведника, блаженного. Мы с Владыкой из храма заходили к нему на могилу. Архиепископ истово перекрестился и сделал земной поклон. У него было такое правило: совершая службу на Горбачевском, заходить на могилу к отцу Баданину.
Окончил служение в Вологде архиепископ Стефан осенью 1935 года. Под праздник Воздвижения Креста Господня, 26 сентября вечером, Владыка служил всенощное бдение. Вышли на литию в конец храма. Народу было много. Архиерей в мантии, сняв клобук, как подобает по ритуалу, читал молитву "Владыко многомилостиве, Господи Иисусе Христе, Боже наш". Вдруг откуда ни возьмись вбежала в храм небольшая черная собака, обвилась вокруг ног архиепископа и стремглав выбежала из храма. Ни лая, ни визга не было. Никого больше собака не задела. Это все произошло мгновенно.
Далее Владыка и духовенство, сослужащее ему, пошли на середину храма, запели "стихиры на стиховне". Архиерей поднялся на кафедру, и панагия, висевшая у него на груди, как срезанная, упала. Протодиакон поднял ее и отнес в алтарь. Эти два случая оказались предзнаменованием для Владыки. Окончив службу поздно вечером, архиепископ вернулся домой, а там его ожидала специальная автомашина, которую люди между собой называли "черный ворон". Архиерей был арестован.
Литургию в праздник Воздвижения Креста Господня в 1935 году служили без Владыки. Потом [стало] известно, что архиепископ Стефан находился в Сыктывкаре на вольном поселении. Сначала был с ним Солнцев Борис Владимирович. Владыка в действующем храме читал и пел на клиросе. Затем он [был] арестован вновь и отправлен в колонию.
Монашка Аннушка Рогозина, большая почитательница Владыки Стефана, несколько раз навещала его в ссылке. Видела она Владыку и во время заключения его в колонии работающим по устройству шоссейной дороги: [заключенные] носили песок, укладывали камень и утрамбовывали его. Аннушке разрешили короткое свидание, но она не сразу среди арестованных узнала его. Владыка изменился, был острижен наголо. Монашка принесла передачку. Некоторые спрашивали ее, кто этот арестованный. Когда же она сказала, что [это] архиерей, то спрашивающие исполнились благоговения и сказали, что по его поведению видно, что он необыкновенный человек. Ездила Аннушка еще раз, но Владыка умер, сказали ей, что похоронен в общей арестантской могиле. Это был 1936 или 1937 год.
Вологда после ареста Владыки всю осень и зиму оставалась без архиерея. Прошел слух, что назначается на Вологодскую кафедру епископ Иоанн (Соколов), вскоре стали поминать его как правящего архиерея за богослужением, но сам Владыка не появлялся [56].
Период ожидания приезда архиерея был большой. К началу Великого поста 1936 года он прибыл. Но какой-то холодок сразу же почувствовался в отношениях между ним и духовенством. Владыка потребовал спороть подкладки со всех архиерейских облачений и выстирать. Это смутило церковную братию. Архиерей был очень чистоплотен, даже брезглив. Говорили, что в Москву ездил мыться в баню. Поместился Владыка на квартире в том же доме, где раньше жил архиепископ Стефан.
Среднего роста, седой, даже белый, с полной ухоженной бородой, с такими же ухоженными волосами на голове, которые для пышности он, вероятно, чуть-чуть подвивал, с рыхлым белым лицом, в очках в золотой оправе, епископ Иоанн был типичный представитель столичного высшего духовенства. Говорил он важно и спесиво. Владыка Иоанн до Вологды был Московским викарием и именовался сначала епископом Орехово-Зуевским, затем Егорьевским и, наконец, Волоколамским, служил же в Москве. Он [был] из вдовых московских священников. Закончил он семинарию и археологический институт. Владыка 1877 года рождения, значит, приехал в Вологду 58 лет. Служил он хорошо, но имел свои особенности, вместо "и во веки веков" говорил: "и во веньки веков" - так у него получалось. За литургией после возгласа: "Изрядно о Пресвятой, Пречистой и преблагословенней", после чего хор поет "Достойно есть яко воистину", - Владыка Иоанн, совершая положенное каждение Святых Даров на престоле, громогласно произносил: "Пресвятая Богородице, помогай нам". Это была присущая ему особенность. Во время служения епископа Иоанна в Вологде священники на Богородском оставались все на своих местах.
Я, как и раньше, держал книгу за архиерейским богослужением. Только Владыка как-то подозвал меня к себе и сказал, что если я хочу и дальше прислуживать в церкви, то моя мама должна написать на его имя прошение об этом, которое должно быть заверено домкомом с подписью и печатью. Такое прошение мама подала епископу.
В 1938 году под день праздника "Всех святых" епископ Иоанн вошел в алтарь для совершения всенощного бдения, вошел просто, без встречи. Настоятель протоиерей Константин Богословский и протодиакон Иоанн Преображенский были облачены в священнические одежды. Архиерей приложился к престолу и встал на свое место. Священнослужители должны были взять у Владыки благословение, начиная с настоятеля, но этого не произошло. Произошло совершенно необычное, можно сказать, небывалое. Подошел отец Константин к епископу и сказал: "Согласно каноническим правилам такого-то и такого (он назвал два правила, которые моя память не удержала) мы Вас архиереем не считаем" - и отошел от Владыки. Никто из находящихся в алтаре (а был полный состав священнослужителей и церковнослужителей) к архиерею под благословение не подошел. Протодиакон подал настоятелю кадило, и служба началась. Все пошло по чину: полиелей и прочее, но так, как будто архиерей в храме не присутствовал. Епископ Иоанн не проронил ни слова, стоял всю службу в алтаре и по окончании ее незаметно, без всяких архиерейских почестей ушел. Литургию в день "Всех святых" совершали священническим чином. Архиерей в храм не приходил. Сообщили, что его в Вологде нет, что он куда-то уехал.
Что произошло? Какие причины побудили духовенство, возглавляемое отцом Константином, так поступить? Мне неизвестно, но все здесь описываемое я видел сам. На другой день "Всех святых" протоиерея Константина Богословского, протоиерея Симеона Видякина, протоиерея Николая Замараева и протодиакона Иоанна Преображенского арестовали.
Вскоре стало известно, что епископ Иоанн стал архиереем Архангельским. В Вологде он больше не появлялся. Известно, что потом он стал архиепископом Ярославским, наконец, митрополитом Киевским и Галицким, Патриаршим Экзархом Украины, постоянным членом Священного Синода Московской патриархии. Владыка Иоанн прожил долгую жизнь. Он умер в 1968 году. Мне пришлось встречаться с митрополитом Иоанном в 1946 году в день Нового года в Москве во время освящения храма Успения Божией Матери в бывшем Новодевичьем монастыре, принадлежавшем тогда Богословскому институту. Совершал освящение и литургию Святейший Патриарх Алексий. В алтаре молились высшие иерархи, среди которых был Владыка Иоанн. Я с группой певчих учащихся в определенный момент литургии вошел в алтарь. Мы пели "И ныне", кондак празднику храма: "В молитвах неусыпающую Богородицу". Тут я заметил, что на меня пристально смотрит митрополит. Когда окончилась служба, я в алтаре подошел к нему под благословение. Владыка сказал: "Где же я Вас видел? Мне знакомо Ваше лицо". Я в запале поспешно ответил: "Как же, Владыка, я держал Вам книгу, прислуживал". Он на это радостно протянул: "Где же?". "В Вологде", - сказал я. Митрополит потерял радостное настроение и вяло, с какой-то небрежностью заметил: "Не помню, не помню" - и закончил со мной разговор. Чувствовалось, что Владыке неприятно было вспоминать вологодскую тяжелую историю, до такой степени неприятно, что (правда, не известно по чьей вине) в "Журнале Московской патриархии" в статье "Славный юбилей", посвященной пятидесятилетию служения в священном сане митрополита Иоанна, в перечислении последовательности занимаемых им кафедр Вологда совсем не значилась.
После случая в день праздника "Всех святых" причт вологодской Рождественско-Богородской церкви остался в следующем составе: протоиерей Михаил Поддъяков, протоиерей Павел Рукин, протоиерей Александр Садоков, священник Алексий Алюхин, диакон Виктор Воскресенский и диакон Алфей Корбанский.
Вскоре был назначен в Вологду новый архиерей - епископ Георгий (Анисимов). Это было летом 1938 года. Епископ Георгий начал свое служение со всенощного бдения под один из воскресных дней. Семидесятипятилетний старец, очень маленького роста, худенький - его личность плохо запомнилась, так как служил в Вологде всего-навсего вот эту единственную всенощную. В воскресенье утром он уже не служил, как и [в] последующие за ним дни. Что случилось, почему? Мне это неизвестно. Больше в Вологде он не был. В "Журнале Московской патриархии", в одном из номеров 1947 года, сообщено о его смерти: "17 февраля 1947 года в г. Молотовске Кировской области в бозе почил преосвященный Георгий, епископ бывший Вологодский" [57].
Через несколько месяцев и остальные священники и диаконы, т. е. все служители Рождественско-Богородской церкви, были арестованы. Сложная была обстановка в то время.
В тридцатых годах в Вологде было много высланных на вольное поселение, и многие приютились около храма. Был такой Плотников "из буржуев г. Архангельска". Мы его называли "миллионер". Он имел свой домик на улице Ворошилова и жил вместе с бывшей гувернанткой и лакеем Архипом. Это был настоящий "мистер Твистер", высокий, полный, с бритой головой и бритыми щеками. Его можно было видеть гуляющим в сопровождении Архипа и дамы-гувернантки с собачкой. Он бывал в церкви, но в дни, когда не было много народа. Держался обособленно. Говорили, что дети у него живут за границей. Мы как-то с Колей Шамаевым в день Рождества Христова пошли к нему со славою. Подошли к дому, вышел Архип, ушел и потом вернулся, отказав нам. Через некоторое время Плотников исчез с вологодского горизонта, исчезла и дама. Остался в домике Архип, который прожил после своего хозяина много лет. Он был все время при церкви, состоял членом двадцатки и умер в конце семидесятых годов.
В то же время пребывал в Вологде Гаврилов Александр Александрович, бывший адмирал. Он был выслан из Ленинграда. Это [был] скромный старичок, тоже бывавший в храме.
На правом хоре Рождественско-Богородской церкви пел бывший военный генерал, не помню его ни имени, ни отчества, фамилии тоже не помню, но она какая-то нерусская. Он принадлежал к певцам басовой партии. Высокий, стройный, подтянутый, подвижный, с большой седой бородой, зачесанной на две стороны, с тонким носом горбинкой и с моложавым лицом, лет шестидесяти, он представлял собой типичного генерала царского времени.
Среди высланных были в Вологде и представители духовенства. Одного из них называли "священником в синей рясе". Это украинец, брюнет средних лет, которого можно было видеть в летнюю пору в кладбищенской ограде у дорожки, по которой проходили богомольцы в храм. Он стоял одетый в синего цвета подрясник, с непокрытой головой, держал в руках небольшую книжку наподобие молитвенника, периодически накладывая на себя крестное знамение и принимал подаяния верующих. Канонически правомочным ли он был? Это неизвестно. В алтарь он никогда при мне не заходил, да [и] в церкви я его не видел. Служащие священнослужители с ним видимого общения не имели. Потом стало известно, что он сблизился с молодой женщиной, которая была без мужа с маленьким ребенком, и ушел к ней жить. Женщина церковная и тоже высланная. Дальнейшая судьба его неизвестна, но в городе, особенно при храме, его больше не было видно.
Находился в Вологде на вольном поселении священник отец Евгений из Ленинграда. Высокий, худощавый, с длинными волосами и длинной бородой темно-каштанового цвета, очень представительный, он бывал в храме на Богородском и иногда принимал участие в церковном чтении. У него был сильный тенор и хорошая дикция. В храме стоял в рясе и с протоиерейским крестом. Он производил впечатление интеллигентного человека. С ним жили дочь, очень юная девушка, и подросток сын. Квартировали они в частном доме напротив бывшего Николо-Глинковского храма, снимали комнату. В чтении у него была какая-то особая выразительность. Помню, с каким пафосом он читал псалом 23, особенно вот эти слова: "Кто есть сей Царь славы, Господь крепок и силен, Господь силен в брани. Возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная, и внидет Царь славы. Кто есть сей Царь славы? Господь сил, той есть Царь славы" (стихи 8-10). Произнося эти слова, он поднимался на цыпочки, как будто хотел оставить свое бренное тело и соединиться с Господом. Отец Евгений недолго прожил в Вологде. Его пребывание было эпизодическим. Говорили, что он брал деньги от верующих на пропитание, когда делали это верующие в деликатной форме.
Помнится ссыльный священник-белорус, имени я его в памяти не удержал. Он находился в очень тяжелом состоянии, бедно одет, совершенно стриженный, без усов и бороды, небритый, неухоженный, с отечным лицом и отечными ногами. Возраста он был нестарого. Раза два-три он бывал у нас в доме на улице Урицкого, приходил для того, чтобы поесть. Мама кормила его. В храме он был незаметен, но как-то раз я видел его в алтаре в священническом облачении. Он причащался Святых Христовых Тайн.
Среди находящихся на вольном поселении в Вологде были в одно время, в 1934-[19]35 годах, два архиерея - архиепископ Варлаам (Ряшенцев) и епископ Евгений (Кобранов). Оба они ходили молиться в храм на Богородское. Никакого участия в богослужении они, конечно, не принимали.
Архиепископ Варлаам был в возрасте 55-56 лет, худощавый, прямой, среднего роста, седой, с небольшой полной бородой, с мелкими чертами лица, заостренным носом и удивительно чистыми небольшими голубыми глазами. Волосы на голове у него были редкие и длинные. Я видел Владыку всего несколько раз в летнюю пору. Он ходил в храм только к ранним литургиям, а я всегда к поздним, притом он ходил только в праздничные дни и стоял в конце храма с правой стороны у стола, где лежали поминальники, чуть-чуть впереди нищих. Одет Владыка был в серый, самый простой плащ, из-под которого выглядывал черный подрясник. На голове у него была черного цвета поношенная скуфья. Владыка был очень скромным, осторожным, ни с кем в храме не заводил знакомства и не разговаривал, вел себя так, что можно было его и не заметить, выходил со службы и сразу же смешивался со всеми. Квартировал он на улице Транспортной.
Владыка Варлаам, как потом я узнал, был видным архиереем и старцем. Когда я поступил учиться в Богословский институт, то там встретился с пожилым москвичом, интеллигентным церковным человеком. Узнав о том, что я из Вологды, он, возгоревшись духом, сказал: "Там же был архиепископ Варлаам". Далее он восторженно сообщил, что Владыка Варлаам был большим старцем, духовным руководителем многих москвичей. В Вологде я знал монахиню Капитолину, алтарницу Рождественско-Бородской церкви сороковых-семидесятых годов. Как-то в разговоре с ней выяснилось, что она была духовной дочерью архиепископа Варлаама и многие вологодские монахини были руководимы этим старцем. Время сохранило духовный труд Владыки в виде машинописи на 42-х листах под названием "Наставления Преосвященного старца архиепископа Варлаама (Ряшенцева). Памятка иноку".
В Туле живет наш большой друг - крестная моей дочери Марии - Наталия Александровна Верховцева, девяностодвухлетняя старица, которая была хорошо знакома в двадцатых годах с владыкой Варлаамом. Архиепископ подарил ей и ее матери Вере Тимофеевне свою фотографию с такой надписью на обороте: "Родным по духу и искренне уважаемым р. б. (рабам Божиим) Вере и Наталии на молитвенную память от е[пископа] Варлаама. 11 января 1927 г." Это фотоизображение Наталия Александровна подарила мне, как и "Памятку иноку", о которой говорилось выше.
Позднее я узнал биографию архиепископа Варлаама. Родился Владыка в 1878 году в Тамбовской губернии в семье купца. До пострижения в монашество он носил имя Виктор. Окончив Тамбовскую классическую гимназию и в 1900 году Казанскую духовную академию со степенью кандидата богословия, он был преподавателем духовного училища в г. Уфе. В 1901 году епископом Антонием (Храповицким) был пострижен в монашество и рукоположен в иеродиакона и во иеромонаха. С 1903 года он инспектор Уфимской семинарии, а с 1906 года - ректор Полтавской семинарии в сане архимандрита. В 1913 году Владыка хиротонисан во епископа Гомельского, викария Могилевской епархии. С 3 сентября 1923 года он епископ Псковский и Порховский, а с января 1924 года управлял Могилевской епархией. С 13 июля 1927 года по ноябрь того же года Владыка становится архиепископом Пермским, а с декабря 1927 года он архиепископ Любимский, викарий Ярославского архиерея. Этим служение Владыки Варлаама оканчивается.
Вторым архиереем, бывшим в Вологде на вольном поселении, как уже выше говорилось, был епископ Евгений (Кобранов). Это личность, совершенно противоположная архиепископу Варлааму по характеру, темпераменту и образу жизни. Епископ Евгений - человек лет 45-46, среднего роста, с темно-каштановыми волосами, полной пышной бородой, с светлым, открытым лицом и приветливой улыбкой. Несмотря на то, что склонен к полноте, он был подвижным. Владыка Евгений ходил молиться в храм Рождества Богородицы, но только в воскресенье и в великопраздничные дни и только к поздней литургии. Его можно было видеть в летнее время идущим пешком по городу в белой чистой рясе, в клобуке, с панагией и посохом. Это он шел к литургии. Навстречу ему попадалась толпа верующих, отстоявших в храме раннюю литургию и направлявшихся по домам. Почти все они подходили под благословение к епископу. Владыка чинно, истово благословлял каждого, а они целовали его полную выхоленную руку. Это происходило в конце улицы Ворошилова, недалеко от храма, перед входом на железнодорожный мост-виадук.
В храме епископ Евгений всегда стоял только в правом алтаре. Меня неоднократно посылал архиепископ Стефан (Знамеровский), правящий тогда наш архиерей, во время "запричастного" отнести епископу Евгению на тарелочке антидор, просфору и теплоту в ковшичке. Владыка стоял за престолом с правой стороны. Он брал приносимое и ласково расспрашивал меня о моей жизни, о том, как я учусь, говорил, что если у меня возникнут затруднения по иностранному языку (я изучал в школе немецкий), то он с удовольствием мне поможет, ибо он занимается как раз репетиторством в этом направлении да еще дает частные уроки музыки по фортепиано. Мне пришлось встретиться с епископом Евгением не в церковной обстановке. Я шел на улице Набережной Свободы, и навстречу мне быстро, энергично двигался Владыка. Он был в черной рясе, в мягкой черной шляпе и с черным портфелем. Увидев меня, обрадовался, сказал несколько приветливых слов, обхватил меня за плечо и повел в близко находившийся книжный магазин (когиз), в музыкальный отдел, спросил у продавца какие-то книги, посмотрел их и вышел. Я пошел по своим делам, а он, как мне сказал, направился на квартиру, где жил.
Летом 1935 года прошел слух, что должен приехать к нам в храм из Архангельска архиепископ Стефан для какой-то проверки. Это вскоре случилось. Мы ждали, что он будет служить, но этого не было. Он прибыл под какой-то небольшой праздник перед всенощной, вошел в храм без встречи. Наш Владыка архиепископ Вологодский Стефан приветствовал его в алтаре. Все наше духовенство и церковнослужители подошли под благословение. Тут я увидел первый раз в главном алтаре нашего храма епископа Евгения. Он тоже пришел, подошел к архангельскому архиепископу и приветствовал его. Архиереи троекратно облобызались. Меня это поразило.
Потом, по прошествии многих лет, знакомясь с историей нашей Русской Православной Церкви, я узнал, что оба эти архиерея - архиепископ Варлаам и епископ Евгений - принадлежали к числу так называемых непоминовенцев, иосифлян.
24 января 1928 года пять архиереев: митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский), митрополит Иосиф (Петровых), архиепископ Угличский Серафим (Самойлов), архиепископ Любимский Варлаам (Ряшенцев) и епископ Ростовский Евгений (Кобранов), викарий Ярославской епархии - обратились письменно к заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Нижегородскому Сергию (Страгородскому), стоявшему тогда во главе Русской Православной Церкви (после смерти в 1925 году Святейшего Тихона Патриарх не был выбран. Местоблюстителем Патриаршим являлся митрополит Крутицкий Петр (Полянский), находившийся в ссылке), с сообщением об отделении от него и об отказе признавать за ним и за его Синодом право на высшее управление Церковью. Была своего рода дана такая декларация. Иосифляне, как стали называть потом отделившихся, за богослужением не поминали имя митрополита Сергия. В то время, до смерти митрополита Петра, последовавшей в ссылке в 1936 году, была установлена такая формула поминовения: "Патриаршего Местоблюстителя Высокопреосвященнейшего Петра, митрополита Крутицкого, Патриаршего Местоблюстителя Высокопреосвященнейшего Сергия, митрополита Нижегородского".
Вот эти два представителя церковного раскола - архиепископ Варлаам и епископ Евгений - находились в Вологде в ссылке на так называемом вольном поселении. В конце 1935 года или в самом начале 1936 года они оба были арестованы и исчезли из Вологды навсегда [58].
Узнал краткую биографию епископа Евгения. Он родился в 1881 году в Смоленской епархии, в 1912 году окончил Смоленскую духовную семинарию, а в 1916 году - Московскую духовную академию. В конце 1917 года Патриарх Тихон рукоположил его в сан священника. В 1921 году он пострижен в монашество и назначен настоятелем Новоспасского монастыря в Москве. В 1926 году в Нижнем Новгороде была совершена его архипастырская хиротония, которую возглавлял митрополит Нижегородский Сергий. Он был хиротонисан как епископ Муромский, викарий Владимирской епархии, затем был епископом Балашевским, викарием Саратовской епархии, и в декабре 1927 назначен епископом Ростовским, викарием Ярославской епархии. С 1933 года его архиерейское служение было прекращено.
Вспоминая посещавших Богородско-Рождественский храм того времени, рисуется образ заштатного протоиерея отца Николая Кибардина, человека пожилого возраста, высокого роста, грубого телосложения, как говорят, "с широкой костью", с небольшими глазами на очень внушительном лице, с большой седой бородой. Он ходил к литургиям в праздничные дни и стоял всегда в правой стороне алтаря, в котором совершалась служба. Отец Николай был последним ректором Вологодской духовной семинарии перед ее закрытием. Тяжела его судьба. Он принял обновленчество, служил священником в храме бывшего Духова монастыря г. Вологды, затем (опять-таки обновленцем) - в храме Вологды Зосимы и Савватия, что около Красного моста. В тридцатых годах, когда храмы закрылись, он нигде не служил. Не знаю, приносил ли он покаяние за принадлежность к обновленчеству? Но, вероятно да, иначе он не должен молиться в алтаре нашего храма, правда, я никогда не видел его причащающимся.
В зимнее время бывший ректор ходил в теплой поддевке, перепоясанной широким кушаком, в валенках, в шапке-ушанке и в больших рабочих рукавицах, ходил, как деревенский мужик. Отец Николай Кибардин занимался пилкой дров на Дегтярке и на полученные от этого деньги существовал.
В 1935 году я встретился в храме с личностью, овеянной какой-то таинственностью. В день моего ангела, 2-го июня, когда Святая Церковь творит память обретения мощей святителя Христова Алексия, митрополита Московского, я за литургией был в храме. Народу было немного, служил один священник. Я молился в алтаре и читал поминальники. В конце службы, во время "запричастного", мне положили вынутые просфоры на блюдо и направили с ними к старостинскому ящику. Тут увидел я незнакомого монаха, который стоял одиноко в конце храма. Он был среднего роста, худощавый, без усов, без бороды, хорошо выбритый. Волосы на голове были редкие, седые, прилизанные, расчесанные на пробор. Глаза большие серые. На белом лице ни морщинки. Голова большая, заостренная к подбородку. Одет он был в черный подрясник и в левой руке держал черные четки, почему и счел я его за монаха. Я подошел к нему и предложил взять с блюда просфору. Он сделал это, мягко улыбнулся и вкрадчивым голосом, с большим акцентом спросил, как меня зовут. Я сказал, что Алексей. На этом закончилось наше общение с ним в тот день, но в течение лета того года я неоднократно виделся с ним, казалось бы, при совершенно случайных обстоятельствах. Шел как-то я в воскресный день на могилы наших родственников на Богородском кладбище, и вдруг откуда ни возьмись появляется он, но без подрясника и видимых признаков монашества, в синего цвета велюровой в рубчик толстовке, в кепи и в полуботинках, в руке держал плетеный саквояж. Он первым приветствовал меня в совершенно необычайной форме: "Алексей, ты жив?" - сказал он. Я, конечно, сказал, что жив, и спросил его, что он тут делает. "Хожу по кладбищу", - был ответ. "Здесь много лежит святых. Они все ему видны", - далее разглагольствовал этот человек. Мы шли в глубинку кладбища. Он сказал, что иногда ночует здесь, не хочет, чтобы его видели в городе. Я спросил, как его зовут. "Георгий", - был ответ. "Кто Вы, монах?" - "Выше, Алексий", - сказал он. "Иеромонах?" - дальше допытывал я (т. е. монах в священническом сане). "Выше", - был ответ. - "Игумен?" - вопрошал я. "Выше, Алексий". - "Ну что же, архимандрит, что ли?" - "Выше, Алексий", - отвечал он. Мне стало чудно от его отрицаний, не верилось, чтобы он имел такой высокий сан. "Не епископ же Вы?" - "Выше, Алексий". Тут мои вопросы окончились. Я не доверял его ответам, решив, что он шутит, стал про себя называть его игуменом или просто Георгием. Он же, как я заметил, искал со мною встречи и в дальнейшем, но встречи без свидетелей и всегда приветствовал меня вопросом: "Алексий, ты жив?". Георгий ходил в храм на богослужение и стоял в народе, не проходя вперед, и обязательно с саквояжем. К помазанию елеем за всенощной не подходил и выходил со службы прежде ее окончания. Периодически он исчезал на несколько месяцев. Я спросил его, где он бывает. "В Белграде", - был ответ.
Как-то пришел он с мужчиной пожилого возраста. Георгий отрекомендовал его мне как часового мастера Жукова, проживающего в Вологде на улице Урицкого. Я тоже жил с родителями на этой улице, но Жуков квартировал в конце ее.
В один из зимних вечеров после всенощного бдения мы вышли из храма (мои друзья - Коля Шамаев, Петя Ледков - и я) и пошли к своим домам по улице Ворошилова. Шел с нами и Георгий. Потом, встретившись со мной, он сказал, что не любит он хождения с ним мальчиков и велел мне ходить одному: "Ты будешь мой помощник, а они нет". Я спросил его, в чем же я буду помогать.
Он тут наговорил всякой несуразицы. Вот одна из них: я буду должен оставить родительский дом и уехать с ним. После этого я прибежал домой взволнованным, объятый страхом и все рассказал маме. Папа мой в то время находился в ссылке в г. Чибья. Георгий мне сказал: "Отец твой болен сердцем и очень сильно. Но не пишет вам об этом, не желая вас расстраивать".
Потом выяснилось, что это была правда. "Откуда Вы это знаете?" - спросил я тогда. "О, я все знаю о тебе, знаю, что отец твой был царским офицером", - сказал он.
В другой раз я шел из храма домой. Подошел Георгий и отозвал меня. Это было на кладбище. Когда мы удалились, он достал из кармана бумажник, раскрыл его и показал, что он полон деньгами. "На, возьми, - сказал он и хотел подать мне несколько бумажек, - вам ведь нужны деньги".
"Нет, нет", - сказал я и не взял ни одной копейки, хотя наша семья, состоявшая тогда из мамы, Резухиной Елены Николаевны, брата Коли, сестры Верочки и меня, очень нуждалась. Брат и сестра были моложе меня, работала только мама. Она была фармацевтом железнодорожной аптеки и получала небольшую зарплату с учетом обеспечивания нас четверых. Мама узнала об этом и похвалила меня за то, что я не взял деньги. После этого мы насторожились в отношении к Георгию.
Моя мама рассказала про него другу нашей семьи отцу Александру Садокову. Георгий был должен придти к нам на улицу Урицкого домой и принести для меня панораму для обозрения видов Святой Земли. Это было назначено на определенное число и час. Мама просила отца Александра быть у нас в это время. Устроили своего рода засаду. Отец Александр из нашей комнаты смотрел на тротуар, минуя который нельзя было пройти к нам. Георгий появился, но мама его в дом не пустила, открыла двери и взяла принесенное. Отец Александр, видевший его, сказал, что он для него совершенно незнакомый человек. С духовенством Рождественско-Богородской церкви знакомства Георгий не имел.
Далее был такой случай. Я шел вечером в зимнее время по улице Лассаля (Калинина). От ларечка на углу Герцена и Лассаля, где торговали пивом, отошли трое хорошо одетых, видных молодых мужчин, и с ними был Георгий. Как-то это не вязалось в моем представлении с должным содержанием жизни монашествующего человека.
В другой раз, уже летом, я был на вечернем представлении в вологодском передвижном цирке. В первом ряду сидел, как мне показалось, окруженный молодыми людьми Георгий. Я не верил своим глазам и во время антракта пошел убедиться в истинности видимого, а он исчез, исчезли и окружавшие его люди, и в следующей части представления они не появлялись. Что это? Так и остался для меня тогда этот вопрос.
Я ощущал на себе его влияние. Он приходил в храм, становился в конце, а я в алтаре чувствовал его присутствие, чувствовал какую-то тяжесть, от которой хотелось освободиться. Маме я рассказывал обо всем этом, и мы часто в шутку называли его гипнотизером. Он сказал как-то мне (это было глубокой осенью), что принесет для меня священнический крест отца Иоанна Кронштадтского, что я буду должен надеть его на ночь и спать в нем. Мне будет во сне сказано все о моей дальнейшей жизни. Пришел я вечером ко всенощной. Георгий улучил минутку и сказал мне, что крест, о котором он говорил, с ним и что после службы я получу его. Это обеспокоило меня. Мне не хотелось ничем связываться с Георгием, и я, не дождавшись конца службы, убежал домой.
В 1936 году, в конце ноября, я заболел ангиной. Ночью мне приснилось, что на улице около нашего дома, одноэтажного флигеля, стоит Георгий и через стенку у моей кровати ломает мне своими руками руки и ноги. Утром, проснувшись, я ощутил боль в суставах и не мог освободиться от страшного видения. Пришел врач Павел Павлович Шипулин. Он признал у меня острый суставной ревматизм и дал направление во 2-ю железнодорожную больницу. Под праздник Введения Пресвятой Богородицы, 3-го декабря, мой друг Коля Шамаев вошел в храм Рождества Пресвятой Богородицы, когда только что началась всенощная. В конце храма стоял Георгий и держал в руках большую незажженную свечу. Когда Коля проходил мимо него, то он коснулся его рукой и сказал: "Алексий очень болен. Пойди к нему и отнеси эту свечу. Пусть зажжет ее, и болезнь сразу пройдет". Мой друг отказался это исполнить и вышел из храма, чтобы избежать навязчивого Георгия, а он последовал за ним. Коля побежал, и "игумен" тоже, крича вслед; "Колька, что ты делаешь?". Но он убежал и, запыхавшись, прибежал к нам в дом. Мама ко мне его не впустила, а имела с ним разговор в кухне. Поджидали машину "скорой помощи", на которой потом увезли меня в больницу. Я пролежал чуть больше месяца и выздоровел, вышел из больницы.
С Георгием наши отношения прервались, но какой-то внутренний непонятный страх от его личности остался. Он больше не показывался. Летом 1937 года, т. е. через полгода после описанного происшествия, я случайно встретил его в центре города на Каменном мосту. Он был как-то обескуражен нашей встречей и после нескольких обоюдных, ничего не значащих слов приветствия приложил руку к щеке и сказал, что у него очень сильно болят зубы, и тут же исчез. Больше я его не видел.
В сороковом году в центральной газете "Известия" или в какой-то другой была небольшая заметка об аресте "заграничного антисоветчика" в духовном сане и чуть ли не митрополита, который из Белграда, бывал в городах нашей Родины, в том числе и в Вологде, и вербовал молодежь из числа так называемых "прежних". Арестован он был в г. Кирове, носил разные имена, в том числе и Георгий. Когда я прочел это, то мне показалось, что это тот самый Георгий, от сети которого Господь по милости своей избавил меня, тот Георгий, о котором выше шла речь. Возможно, и очень возможно, что это так.
После Октябрьской революции некоторые русские духовные деятели из высшего духовенства эмигрировали за границу, в их числе архиепископ Холмский Антоний (Храповицкий) и викарий Московский епископ Анастасий. Образовался заграничный синод, вступивший во вражду с матерью своей - Русской Православной Церковью, имевший антисоветскую окраску. Возглавил синод митрополит Антоний (Храповицкий).
Я помню, на лекции в Московской духовной семинарии в 1947 году старец, маститый протоиерей отец Дмитрий Боголюбов, преподаватель по истории и обличению русского раскола и сектоведению, в прошлом петербургский миссионер, говорил нам, что ему поручено Патриархом Алексием составить письмо карловчанам (так назывались заграничные церковные раскольники), побуждающее их покаяться и соединиться с Святою Церковью. Отец Дмитрий, переживший сам очень много в эти тяжелые для Церкви годы, с гневом тогда на уроке обличал их вредную деятельность: "Убежали, - говорил он, - оставили свои епархии, свой народ и из-за границы критикуют и вредят Церкви. Остались бы тут, как мы, вот тогда что бы они говорили?... Надо было пережить им все трудности вместе с своей паствой, а они убежали, изменили своему долгу".
Заграничные раскольники не только порвали каноническую связь с Русской Православной Церковью, но занимались агитацией и провокационной деятельностью против нее. Очень возможно, что среди этих "деятелей" был и Георгий.
Трудное было время. Храм того периода был заполнен всякого рода людьми, в том числе и юродивыми, и даже сумасшедшими.
В Вологде особенно выделялся среди них некто Николай, мужчина средних лет, в прошлом железнодорожный машинист, посещавший храм по праздникам во время литургии. Он обязательно что-нибудь выкидывал необычное. После пения "верую" шел на солею, становился на колени у местного образа Спасителя, доставал из кармана дощечку, клал на нее кисть левой руки. Затем брал большой гвоздь и ударял по нему молотком. Гвоздь проходил через кисть руки и вбивался в дощечку. После этого он вставал, обращался лицом к народу, поднимал руку с дощечкой и вбитым гвоздем, торжественно показывал это всем и быстро удалялся. Или делал другое в это же время литургии. Шёл на солею, обращался лицом к народу, протыкал себе острой спицей одну щеку, затем нанизывал на спицу резиновую куклу и протыкал другую щеку. По окончании этого он победоносно шел через весь народ к выходу. Ни в том, ни в другом случае крови не было видно. Что это [было] такое? Но это было. Такие подобные "фокусы" сумасшедший выделывал часто. К ним народ привык и особенно не реагировал.
Я, стоявший с жезлом на солее, перед таким "сеансом" ставил жезл у колонны и уходил в алтарь. Часто перед этим выходил старший иподиакон и махал мне рукой с указанием уйти.
Один случай "представления" этого человека был очень острым и беспокойным. Это происходило в день Святой Троицы. Погода [была] прекрасная, солнечная. Я шел к литургии, подходил к мосту "виадук" и увидел шествовавшего по дороге улицы Ворошилова сумасшедшего. Он был по пояс голый, на груди и на спине у него висело по кресту. Голову украшал венок из цветов. Он был перепоясан веревкой, из-за которой внушительно смотрели два больших топора: один спереди, а другой сзади. Он шел в храм. Началась литургия архиерейским служением. Николай вел себя как-то особенно. Он подошел к амвону и встал у него. Всех молящихся обуял страх: что можно было ожидать в данном случае? Напряжение создавшейся обстановки снял староста храма Русанов Николай Николаевич, человек средних лет и среднего роста, не могучий, скорее болезненный, с какой-то физической недоразвитостью. Он немного хромал, вытягивал при разговоре шею, брызгался слюной, закатывал кверху глаза - все это в небольшой степени. И вот он подошел к сумасшедшему и решительно потребовал, чтобы тот удалился. Николай, как это было ни странно, сник и, не возражая, повернулся кругом и вышел из храма.
Староста Русанов как-то мало проявлял себя в жизни церкви. Он за многими службами отсутствовал, не чувствовалось его направляющей руки. К нам, прислужникам, детям-подросткам, он относился хорошо, но денег нам не давал. Несколько раз за все время служения мы были удостоены от него подарками, состоящими из конфет. По его инициативе были сшиты для нас, троих мальчиков, стихари разного цвета: желтые, голубые, красные, зеленые и черные. Закончилась служба его в храме арестом после суда. Он привлекался к ответственности за какие-то финансовые или хозяйственные проступки. Судил его Вологодский горсуд, находившийся тогда в одноэтажном здании напротив Александровского садика. Я был на суде, но пришел не к началу разбора дела и не помню его сути. В зале было много церковных людей. Помню, выступал в качестве свидетеля протоиерей Симеон Видякин. Он был в рясе и держался подобающе сану.
Церковь того периода времени не ограждена была от всевозможных хулиганских выпадов. Это особенно ощущалось в день Святой Пасхи. К заутрене, которая "всегда начинается в 12 часов ночи, собиралось огромное количество людей. Вся площадь перед храмом, сам храм и около него со всех сторон - все это было переполнено людьми. Ночь темная. На улице раздавались крики, свист. Было трудно священнослужителям пройти с крестным ходом, особенно войти в храм после него. Толкучка, беспорядок, давка, крики - удел этого священнодействия тридцатых годов. В настоящее время следит на улице за порядком во время крестного хода милиция, гарантирующая возможность спокойно исполнять положенную по уставу Церкви службу. Тогда этого не было. То тут, то там появлялись молодые люди и противодействовали церковному обряду: тушили свечи у верующих, толкали. Теперь бы это назвали хулиганством и призвали бы их к ответственности.
Был поразительный случай. В Пасху, вероятно в 1931 году, после заутрени совершали литургию. Наступил момент чтения Святого Евангелия. Архиерей, епископ Аполлос, стоял в алтаре на горнем месте. Все окна в храме и в алтаре были открыты. Вдруг влетел большой камень в одно из окон алтаря и ударился о святой престол. Все находившиеся в алтаре от неожиданности вздрогнули, но сохранили спокойствие и продолжали службу.
Камень ведь мог попасть в архиерея, или в священника, или в кого-то, стоящего в алтаре. Мог, но Бог не допустил этого.
Говоря о крестном ходе на Пасху, нельзя не вспомнить происшедшего чуть ли не курьезного случая в жизни Церкви. Вверху Богородско-Рождественского храма, как уже говорилось, служили обновленцы, и они тоже совершали пасхальную заутреню, и тоже совершали крестный ход, но никоим образом не вместе с нами, с тихоновцами. Получалось жалкое впечатление: у нас огромная, могучая человеческая лава шла вокруг храма, а у обновленцев - жалкий хвостик. К нам в нижний храм во время пасхальной службы было не пройти, а вверху у обновленцев свободно. Некоторые из верующих, потому что не могли стоять за службой в нижнем храме, у себя, поневоле поднимались вверх и слушали исполнение пасхальных песнопений, хотя и в очень слабом певческом составе. Говоря об обновленцах, вспоминается такой случай: старушка вела священника на могилку для того, чтобы он отслужил панихиду. Когда они подошли к могиле, то старушка спросила: "А не обновленец Вы?" Тот был действительно обновленцем и ответил утвердительно на ее вопрос. Тогда она разочарованно сказала: "Нет, обновленца мне не надо". И священник, как говорят, "не солоно хлебавши" пошел прочь.
За время тридцатых годов сменилось в Вологде четыре обновленческих архиерея: Александр, Павел, Владимир, Александр [59]. Особенно выделялся из них Павел. Он выражал своей фигурой в своем роде "пощечину общественному вкусу". В вологодском Александровском садике летом сидел на скамейке против скульптуры "мальчик с фонтаном" обновленческий архиепископ Павел и читал газету. Во рту он держал папиросу. На нем были надеты хороший серый костюм с галстуком и шляпа, из-под которой выглядывали коротко подстриженные волосы, щеки были выбриты, борода - эспаньолочка. Слышали, что он имел юридическое образование и хорошо говорил проповеди. Я был как-то раз в соборе на его службе. На меня впечатления он не произвел.
Два других обновленческих архиерея - первый Александр и Владимир - имели обычный традиционный вид. Последним архиереем в жизни вологодского обновленчества был второй Александр, человек средних лет, среднего роста, худощавый, рыжеватый, опрятный, с небольшой бородкой. Он начал свое служение в Вологде священником в верхнем храме Богородского кладбища. Это был тот священник, которому отказала старушка в служении панихиды, о чем говорилось выше, и свидетелем чего я был сам.
Служил у обновленцев священник Антоний, молодой, высокий, красивый человек, полный сил, всегда чисто выбритый. Я как-то проходил по кладбищу в воскресный день, и он служил панихиду на могиле. Подпевал ему молодой человек лет 18-20. Они пели очень стройно, музыкально. В скором времени священник Антоний был арестован.
В конце тридцатых годов Воскресенский собор и верхний храм Рождества Богородицы, что на кладбище, были закрыты. Обновленчество в Вологде перестало существовать [60]. То же случилось и с григорианцами, которые, как говорилось выше, основались в храме Введенского кладбища. Там служил священник Василий. Почему-то его именовали сухоруким. Он был пожилого возраста с длинной полуседой бородой, длинными волосами, с погасшим, каким-то испуганным взором, неопрятно одетый.
Григорианцы - это церковная оппозиция, повторившая по отношению к Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Петру (Полянскому) почти то же, что сделали обновленцы по отношению к Патриарху Тихону. В 1925 году, 22 декабря, собрались в Москве в Донском монастыре, где похоронен Патриарх Тихон, десять епископов, объявивших себя Временным Высшим Церковным Советом (ВВЦС). Глава григорианцев - архиепископ Григорий (Яцковский), по имени которого был назван возглавляемый им раскол - Григорианцы.
В конце 1938 года или в 1939 году храм Воскресения Лазаря, что на Горбачевском кладбище, был закрыт, и остался к этому времени в Вологде на весь город один храм - нижний Рождества Богородицы, в котором служил всего-навсего один священник - протоиерей Добряков Николай Александрович. Он и раньше, т. е. в тридцатые годы, служил на Богородском, но миссия его была тогда особая. Он был регентом правого хора, а в простые дни нес соответственную священническую череду в этом храме. На Горбачевском, кстати сказать, регентом правого хора был священник Правдин, отец Александр.
Отец Николай Добряков - к тому времени человек лет около шестидесяти, высокого роста, худощавый, с мелкими чертами лица, с небольшой русой бородой. По улице ходил в светской одежде. Сравнительно длинные редкие волосы забирал под шляпу. Он единственный из всех священников одевался по форме. Отец Николай жил в своем доме около недействующего храма Покрова Божией Матери. До закрытия этого храма он был там настоятелем.
Отец Николай [был] хорошим регентом. Церковный хор того времени был замечательным. Профессиональное исполнение классических песнопений, таких, как задостойник Турчанинова, "Тебе, Бога, хвалим" Бортнянского, "Покаяние" Веделя, "С нами Бог" Зиновьева, "Хвалите имя Господне" Архангельского, большое и малое "Великое славословие" Велеумова и многое другое, очень значительное в церковной хоровой музыке, - все это звучало под умелым управлением отца Николая Добрякова.
С 1939 года окончилась регентская деятельность отца Николая и началось напряженное священническое служение (было семь священников - остался один), но оно продолжалось недолго. Отец Николай страдал тромбофлебитом, и стояние ему было противопоказано (священническое служение проходит все время на ногах). Он ушел за штат, и в храме прекратилась служба, замены ему не было. Но отец Николай не смог выдержать своего "отдыха". Он скорбел и через некоторое время после своего "ухода", в одно из ближайших воскресений, вернулся в храм и слезно просил прощения у народа, что в такой трудный период жизни Церкви он оставил храм. Отец Николай вернулся и стал служить, как говорят, на износ. Во время служения ему подавали табурет, и он клал на него то одну, то другую ногу. В таком положении он читал акафисты, совершал молебны и панихиды, все старался исполнить, что просили верующие.
Во время одного из церковных служений с ним случился приступ, и его из храма на "скорой помощи" увезли в больницу, где он вскоре и умер. Похоронен отец Николай на Горбачевском кладбище, недалеко от храма.
Затем очень малое время служил на Богородском священник - старичок из "простецов", отец Николай Кириков.
Его сменил священник Анатолий Михайлович Городецкий, воспитанник Вологодской духовной семинарии, окончивший ее четыре класса, прослуживший всю жизнь в сельском храме Вологодской епархии. Он некоторое время был в заключении. Вернувшись на свободу, поступил работать сторожем-дворником Александровского садика г. Вологды. Отец Анатолий [был] пятидесяти с небольшим лет, невысокого роста, худощавый, подвижный. Служение его в храме Рождества Богородицы совпало со временем Великой Отечественной войны, когда Русская Православная Церковь со всем нашим народом вела борьбу с фашистскими захватчиками.
Патриарший Местоблюститель митрополит Московский и Коломенский Сергий в первый же день войны, 22 июня 1941 года, обратился с письменным воззванием к пастырям и верующим, разосланным в тот же день по всем приходам, в котором он благословлял всех православных на защиту границ нашей Родины. Церковные люди, в том числе и верующие Богородско-Рождественского храма г. Вологды, возносили горячие молитвы ко Господу о победе над коварным врагом, были едины в подвиге со всем нашим многомиллионным народом. Когда же совершилась победа, то Церковь ликовала вместе со всеми. Было в храме тогда много треб, и отец Анатолий справлялся один.
В 1943 году к нему пришел помощник - священник Иван Николаевич Мальцев. Это бывший обновленческий митрофорный протоиерей, настоятель храма г. Кинешмы Ивановской области. Отец Иоанн принес раскаяние в обновленческой деятельности, ездил в Москву к Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Сергию, который принял его в общение с Церковью в сане священника, лишив его всех наград, полученных в обновленчестве, и назначил его вторым священником Рождественско-Богородского храма г. Вологды.
Отец Иоанн Мальцев был коренным вологжанином, сыном диакона Богородско-Рождественского храма Богородского кладбища. Он вырос в доме, который находился на территории кладбища. Отец Иоанн окончил Вологодскую духовную семинарию и Казанскую духовную академию со степенью кандидата богословия. В 1915 году он был посвящен в сан священника и служил в Вологде в храме святой мученицы Параскевы Пятницы, одновременно занимая должность законоучителя в учительском институте и в женской гимназии. Затем в течение 20 лет находился в обновленчестве. Промысел Божий привел его к святительскому служению. В 1945 году, 5 января, с благословения Патриаршего Местоблюстителя митрополита Алексия (Симанского) в Никольском соборе Ленинграда архиепископом Псковским и Порховским Григорием (Чуковым) было совершено пострижение протоиерея Иоанна Мальцева в монашество с наречением ему имени Иустин.
За богослужением в Богородско-Рождественском храме г. Вологды в то время, но очень недолго, возносилось имя Высокопреосвященнейшего Григория, архиепископа Псковского и Порховского, вместо своего, Вологодского, которого тогда не было.
6-го января 1945 года там же, в Ленинграде, было совершено наречение иеромонаха Иустина во епископа Вологодского и Череповецкого. Чин наречения совершали Патриарший Местоблюститель митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий и архиепископ Псковский и Порховский Григорий.
8-го января того же года в Спасо-Преображенском храме Ленинграда была совершена хиротония иеромонаха Иустина во епископа Вологодского и Череповецкого. Хиротонию совершали те же иерархи.
Так, после семи лет отсутствия архиерея в Вологде опять воссияло в этом древнем городе святительское служение. Епископу Иустину ко дню его архиерейской хиротонии было 53 года, но выглядел он старше своих лет. Немного сутулый, совершенно седой, лысый и со значительной глушинкой. Но, несмотря на это. Владыка был красив красотой какого-то ветхозаветного первосвященника, вдохновенный, темпераментный и хороший проповедник. Он был человек большой эрудиции, следивший за нашей отечественной современной литературой.
Священник отец Анатолий Городецкий в 1944 году умер. Остался на Богородском кладбище один епископ Иустин, помогал ему заштатный бывший обновленческий протоиерей отец Александр Беляев, работавший дворником при храме [61]. Вскоре его освободили от этой должности и привлекли к священническому служению. Ночным сторожем и истопником храма был игумен Симеон, старец по возрасту, бывший строитель Семигородской пустыньки Вологодской епархии. Он тоже участвовал при архиерейском служении [62]. Диаконом в то время был отец Николай Антонов, скромный, пожилых лет человек, имевший очень небольшой голос. Регентом правого клироса стал Василий Николаевич Баклановский. Это давнишний регент, управлявший хором в храме св. великомученицы Екатерины при епископе Николае. Он окончил Вологодскую духовную семинарию и вокальное отделение Вологодского музыкального училища. Баклановский был специалистом своего дела. Был создан хороший хор. Сам Баклановский, имевший звучный баритон, жена его, супруги Кедровские - бас и сопрано, тенор Попов и другие - вот личный состав вологодского правого хора того времени.
Левый хор состоял из монашек - Елизаветы, Анатолии, Глафиры, Аннушки. Но не было среди них регента. Часто приходилось алтарнице Капе, хорошо знавшей клиросное пение, подходить к певчим и помогать им. Епископ Иустин по будням становился на клирос и руководил им. Сам канонаршил, читал каноны, вообще был душой клиросного пения.
В последующее время руководил левым хором и был псаломщиком Мальцев Сергей Николаевич, родной брат владыки Иустина.
Иподиаконствовали Виктор Иванович Львов и старичок Николай Андреевич - это церковнослужители еще тридцатых годов.
Старостой храма был Дмитрий Африканович Завьялов.
Владыка Иустин был очень энергичным, деятельным иерархом. При нем стали служить в верхнем храме Богородского [кладбища].
В 1946 году весной открыли Лазаревский храм на Горбачевском кладбище. Епископ Иустин совершил его освящение. Я был участником этого торжества. Настоятелем на Горбачевском был поставлен с Богородского протоиерей отец Александр Беляев. Это высокий, худощавый, пожилых лет человек, с большим стажем священнического служения. Старостой храма [являлся] Романов. Регентом правого хора устроился Алешинцев Пантелеймон Алексеевич, большой знаток своего дела, человек уже пожилой, бывший еще в двадцатых годах регентом в храме Иоанна Предтечи, что на Роще г. Вологды.
Я учился в это время в Московской семинарии. Рекомендацию для поступления мне дал Преосвященный Иустин. В каникулы я приезжал в Вологду и участвовал в архиерейском служении вторым иподиаконом.
Вспоминаются две поездки по епархии, когда летом в 1946 году вместе с другими служителями Богородской церкви я сопровождал Владыку. Это Усть-Печенга Тотемского района и Ильинский храм, что близ Кадникова.
В Усть-Печенге после литургии предложили епископу и всем нам праздничный стол, но он был праздничным только по названию. Конечно, это было послевоенное время, когда испытывали люди продовольственные недостатки, но тут речь идет не об этом. Акцент праздничного стола был сделан на пироге, который находился на другом берегу Сухоны и вот-вот должен быть переправлен на лодке. Долго ждали, усевшись за стол. Наконец, появился пирог из ржаного теста с рыбой, но он оказался недопеченным до такой степени, что от рыбы тянулось тесто. Владыка ничего не сказал, а ел то, что можно было как-то съесть. Его примеру последовали и все мы.
В Усть-Печенге же до всенощной Владыка Иустин в рясе, в клобуке и с посохом пошел прогуляться в поле и взял меня с собой. Когда мы удалились от деревенских строений и нас никто не мог видеть. Владыка упал лицом на землю и целовал ее. Затем встал и громко запел псалом 103 "Благослови душе моя, Господа... вся премудростию сотворил еси". Я старался ему подпевать.
Вспоминается, как Владыка солировал, стоя на кафедре в день Успения Божией Матери, праздничный светилен: "Апостоли от конец" или как в страстную седмицу, в первые ее дни, он пел "Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный". Это была песня, идущая от полноты души в великолепном исполнении.
У епископа был хороший второй тенор. Владыка много трудился как требоисправитель. Он ездил на лошадке в деревни по просьбе верующих. Жил епископ в домике-сторожке на территории Богородского кладбища. Занимал две комнаты. Этот домик и сейчас стоит, но перестроен и увеличен. Обстановка в доме была очень простая.
В 1948 году я имел счастье участвовать в торжестве храмового праздника Богородско-Рождественского собора уже как священник. Клир Вологодского собора нормализовался. Настоятелем был протоиерей отец Николай Гусев. Клир состоял из трех священников и диакона, затем он еще увеличился. На Горбачевском служили два священника.
В 1949 году Владыку Иустина перевели из Вологды. Он стал епископом Псковским и Порховским. Но, прослужив там два месяца, был назначен епископом Казанским и Чистопольским. В 1950 году, в Великий Вторник 4-го апреля, Преосвященный епископ Иустин после тяжелой болезни скончался и был похоронен в Казани.
Вологодским епископом после Владыки Иустина стал епископ Гавриил (Огородников). Это был 1949 год. На этом заканчиваю свое повествование. Хочу предложить перечень последовательности архиереев, бывших на Вологодской кафедре, начиная с епископа Израиля [63]:
епископ Израиль (Никульницкий) - 1883-1894 годы;
епископ Антоний - 1894-1895 годы;
епископ Алексий (Соболев) - 1895-1906 годы;
архиепископ Никон (Рождественский) - 1906-1912 годы;
епископ Александр (Трапицын) - 1912-1921 годы;
епископ Александр (Надеждин) - 1921-1922 годы;
архиепископ Сильвестр (Братановский) 1923-1929 годы;
архиепископ Амвросий (Смирнов) - 1929-1931 годы;
епископ Аполлос (Ржаницын) - 1931-1932 годы;
архиепископ Венедикт (Плотников) - 1932-1933 годы;
архиепископ Стефан (Знамировский) - 1933-1935 годы;
епископ Иоанн (Соколов) - 1935-1938 годы.
***
Добровольно своею пролитою кровью за Христа верующие доказывали истинность своих убеждений. Это часто сопровождалось чудом, с одной стороны, великого терпения мучеников и их преданности Богу и, с другой - Божественной помощи мученикам, посылаемой от Господа, и акты мучений в большинстве случаев проявлялись как пиршества веры, когда видевшие мучения сами принимали веру во Христа и восклицали: "Велик Бог Христианский!".
"Иже во всем мире мученик Твоих, яко багряницею и виссом кровьми Церковь Твоя украсившися", - поет святая Церковь в тропаре праздника "Всех святых", исповедуя факт того, что Церковь украшена, как драгоценными царскими одеждами, кровью святых мучеников, что Церковь утверждена на крови святых мучеников.
В книге "Памятники византийской литературы IV-IX веков", выпущенной Академией наук СССР в 1968 году в Москве издательством "Наука", в главе первой на странице 9-й значится: "Зародившееся в Палестине в первом веке нашей эры христианство, несмотря на двести с лишним лет полулегального существования и периодического преследования, к началу IV века значительно окрепло". Это ли не свидетельство о чуде существования Святой Церкви, произнесенное с позиции нашей современной советской науки?!
Церковь на протяжении почти двух тысячелетий показала свою жизнеспособность во все исторические эпохи. Она всегда будет существовать. Бывают лишь разные проявления ее жизни.
У нас в России к 1939 году осталось только четыре архиерея на всю страну: Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский), митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), митрополит Киевский Николай (Ярушевич) и архиепископ Сергий (Воскресенский), впоследствии митрополит Рижский.
Теперь же полнота архиерейского священноначалия занимает все кафедры нашей Русской Православной Церкви, которая в 1988 году собирается торжественно отмечать праздник своего тысячелетия крещения Руси. У нас [есть] Патриарх, Святейший Пимен и 72 иерарха (архиерея). Благодать Божия изобильно изливается на верующих, деятельно желающих воспринять ее. Это ли не чудо после того, о чем написано в этом очерке?!