Титульный лист
Собрание сочинений
Общие работы
Современники о Батюшкове
Жизнь поэта
Творчество
Батюшков и ...
Батюшков в школе
Венок поэту
Память
Библиография
Альбом

 А. С. Власов
Заметки о жизни К. Н. Батюшкова в Вологде

Сведения о последних годах жизни К. Н. Батюшкова (1833—1855), опубликованные в разные годы (в основном, в прошлом столетии), крайне неполны и скудны. Это — ряд попутных замечаний в дневниках и путевых заметках современников, приезжавших в Вологду (А. В. Никитенко, М. П. Погодин, С. П. Шевырев, Н. В. Берг) [1] [1 Никитенко А. В. Дневник. Т.1. - М.: ГИХД 1955. - С.157-158 (запись от 15 августа 1834г.); Погодин М. П. Из дорожного дневника // Москвитянин. —1842. —Кн.8. - С.281-282; Шевырев С. П. Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь в 1847 году. — 4.1. — М., 1850. — С.111-115], воспоминания П. Г. Гревенца, внучатого племянника поэта [2] [2 Гревенец П. Г. Несколько заметок о К. Н. Батюшкове // Вологодские губернские ведомости. — 1855. — № 42, 15 октября. — С.353-356; № 43, 22 октября. —С.361-363; он же: Константин Николаевич Батюшков в 1853 году // Русская старина. — 1883. — Т.39. - № 9. — С.545-552], некрологи, появившиеся в центральной и местной печати [3] [3 Кончина К. Н. Батюшкова (из письма к С. П. Ш[евыреву]) // Москвитянин. — 1855. -Т.8. - С.247-249; см. также: Вологодские губернские ведомости. — 1855. - №29, 16 июля. — С.249-250 (П.Сорокин); № 33, 14 августа. - С. 280-283; № 40, 1 октября. - С.335-338], и несколько упоминаний в позднейших статьях и речах[1] [1 Б[унаков] Н. Батюшков в Вологде. Заметки к его биографии // Русский вестник. — 1874. - Т.112. — С.503-518; см. также воспоминания Д. В. Волоцкого: Памяти поэта-вологжанина К. Н. Батюшкова. По поводу чествования столетней годовщины со дня рождения поэта в 1887 году. Составлено преподавателем Вологодской гимназии В. И. Тузовым. — Вологда, 1892. — С. 14-15]. Публикуемые заметки А. С. Власова — пожалуй, наиболее обширные и яркие в ряду сохранившихся воспоминаний, записей, писем современников.

Автор этих заметок Александр Сергеевич Власов был в 1852—1857 гг. директором училищ Вологодской губернии [2] [2 См.: «Памятная книжка для Вологодской губернии на 1860 год. — Вологда, 1860. - С.82]. Должность эту, кстати, в предшествующий период занимали близкие родственники Батюшкова: в 1824 —1829 гг. директором училищ был Павел Алексеевич Шипилов (муж старшей сестры поэта Елизаветы), а в 1830 — 1832 гг. на этой же должности находился Аркадий Аполлонович Соколов (муж Варвары, его младшей сестры)[3] [3 Там же. - С.81]. Обстоятельства создания заметок раскрывает приложенное к ним письмо:

«Милостивый государь Алексей Ефремович!
При всем желании я не мог ранее выполнить Вашего поручения потому, что семейство Гревенц[4] [4 В разных источниках (в том числе и в записках Власова) фамилия опекуна Батюшкова имеет разные написания: Гревенц, Гревенс, Гревенец, Гревенитц и др. В соответствии с деловыми документами, где эта фамилия встречается, нами принято первое написание], в котором жил и скончался Батюшков, только в первых числах октября возвратилось в Вологду. Другой источник сведений о Батюшкове — живший при нем в продолжение 12 лет компаньон — оказался весьма недостаточным: не все владеют талантом наблюдать. Немногие сведения, которые честь имею при сем Вам представить, имеют совершенную достоверность: для убеждения себя в этом я читал мои заметки гг. Гревенц, отцу и сыну. Портфель, содержащая 6 рисунков, — также работы Батюшкова [1] [1 Какие именно рисунки Батюшкова имеются в виду, неясно].

Что касается до переписки его с литературными друзьями, то ее у Гревенц не имеется: я ни слова не упомянул о семейной переписке, потому что читал у Гр[игория] Абр[амовича] Гревенц письмо Помпея Николаевича Батюшкова, в котором он просил о доставлении ему писем покойного его брата для князя Петра Андреевича, что, конечно, будет исполнено. Примите, милостивый государь, выражение истинного моего почтения и совершенной преданности, с которыми имею честь быть
Ваш покорный слуга А. Власов.
7 октября 1855 года. Вологда».

Письмо, по всей вероятности, адресовано А. Е. Кисловскому, вице-директору департамента народного просвещения, непосредственному начальнику Власова и подчиненному упомянутого в письме князя П. А. Вяземского, товарища министра народного просвещения. Следовательно, можно предположить, что данные заметки составлены по указанию Вяземского, который в 1855 г. предпринял сбор материалов о жизни и деятельности умершего друга юности. Косвенным свидетельством этого является характер первой заметки Власова: она представляет собой ответ на вопросы, очень квалифицированно поставленные.

Публикуемые заметки любопытны не только фактами, но и своим тоном. Они обличают в авторе педагога-чиновника, вологодского обывателя, не приемлющего никаких нарушений житейского «порядка». Оценивая «экстравагантности» поведения душевнобольного поэта (во второй заметке), он оказывается совершенно неспособен понять их подоплеку и, в силу этой неспособности, очень объективен. Некоторые детали этих заметок интересно сопоставить со свидетельствами других современников, отразившимися в переписке. Эти свидетельства (также неопубликованные) приводятся нами в примечаниях.

Подробные сведения о последних днях Константина Николаевича Батюшкова* 
[* Публикуется впервые. Материал хранится в ЦГАЛИ, ф.63, оп.1, ед.хр.17, лл.1 —11 об. Примечания даны в конце статьи]

1. В 1832 году К. Н. Батюшков был перевезен из Москвы в Вологду1, к родному племяннику его, ст[атскому] сов[етнику] Григорию Абрамовичу Гревенц. В Москве Батюшкова держали в совершенном удалении от людей, в одиночестве; здесь же он жил в семействе. В первые годы его здесь пребывания душевная болезнь его обнаруживалась сильными припадками бешенства, и его должно было удерживать, чтобы он не нанес вреда себе или другим; но впоследствии постоянная заботливость, с которою предупреждали и исполняли все его желания, деликатное с ним обращение (что он в особенности любил) имели благодетельное влияние на его нервную систему; припадки стали делаться с ним реже, и он сделался спокойнее. Эта перемена в его моральном состоянии воспоследовала около 1840 года2.

Окруженный родным семейством, оказывавшим ему, как старшему в роде, всевозможные угождения, Батюшков проводил жизнь без всякой задуманной цели, ни к чему не стремился, находясь в тихом помешательстве, которое началось в нем удалением от общества, и в это время проявлялось в расположении его к уединению; он весьма редко выходил из своей комнаты и не любил, чтобы к нему входили. Впрочем, по большей части он обедал, а иногда проводил и вечера со своим племянником, его женою и детьми, из которых одних любил, а к другим показывал совершенную ненависть, и эти чувства в нем быстро изменялись: так, старшую дочь Григория Абрамовича, когда она была девицею, он почти обожал, и возненавидел, как только она вышла замуж. Если бывали в доме гости, то он весьма редко являлся в зале, явившись же в собрании, употреблял всю энергию своего характера, чтобы сохранить приличие в обращении, и умел щеголять теми утонченными и остроумными манерами, которые составляли принадлежность образованного общества в конце прошлого столетия. Разговор его отличался решительными, резкими суждениями и по большей части сарказмом. Когда он бывал болен, то вместе с упадком его физических сил возвращалась к нему его раздражительность, и тогда он становился очень зол, так что должно было предпринимать в отношении к нему меры предосторожности.

Вообще говоря, он жил теми идеями и понятиями, которые вынес из сознательных годов своей жизни, и далее их не шел, ничего не заимствуя из современности, которой для него как будто не существовало. В течение этого долгого промежутка времени только один случай сблизил его с настоящим: он полюбил маленького сына Григория Абрамовича, Модеста, которого называл маленьким своим другом и любил проводить с ним время. В 1849 году малютка умер на шестом году своей жизни и был горько оплакан Константином Николаевичем, который сам избрал место для его могилы в Прилуцком монастыре, сочинил для него памятник и завещал, чтобы его похоронили подле внука.

2. Константин Николаевич очень много читал; любимыми авторами его были Карамзин, Жуковский и Гнедич; о своих сочинениях сам он никогда не вспоминал, но с видимым удовольствием слушал, когда их декламировали. Одно время он очень много занимался рисованием, к которому имел большую способность. Содержание его рисунков состояло из цветов, плодов, птиц, животных, а иногда пейзажи. Картины его по содержанию и исполнению представляли что-то странное, даже иногда ребяческое; он выполнял их всеми возможными способами — вырезывал фигуры птиц и животных из бумаги и, раскрасив, наклеивал их на цветной фон, давал предметам совершенно неестественный колорит и пестрил свои акварели золотою и серебряною бумагою. Для лучшего характеризования его живописи при сем прилагается несколько рисунков.

3. Из светлого периода своей жизни Батюшков сохранил в своей памяти сильное удивление и высокое почитание талантов Наполеона I; он всегда с восторгом говорил об этом завоевателе нашего века. Переворот, случившийся во Франции в 1848 году, не остановил на себе его внимания; но с самого начала Восточного вопроса он с энергией следил в русских и иностранных газетах за ходом военных действий; так что в последнее время своей жизни он исключительно занимался чтением журналов, сличал статьи одного с статьями другого, делал в них заметки, писал из них извлечения, справлялся с географическими картами, и всем этим занимался, показывая то убеждение, что ему свыше вменено в непременную обязанность разрешить этот трудный вопрос и произнести решительный приговор.

4. Батюшков довольно часто вспоминал о прежних своих друзьях и знакомых: о Карамзине говорил всегда с уважением, также о князе Вяземском, — с дружеским расположением о Гнедиче и — с бранью — о Жуковском. Чаще всех вспоминал Тургенева. В памяти его сохранились имена гр[афа] С. С. Уварова, Каподистрио, которого называл освободителем Греции3, своих старых наставников: учителя Ив. Ив. Сирякова и содержателя пансиона Жакино, у которого он жил4. С особенным удовольствием говорил о семействе Карамзина, в дочь которого, Катерину Николаевну, был влюблен5, и о доме Алексея Николаевича Оленина, в котором чуть ли он не был влюблен в гувернантку6; вообще же он ненавидел прекрасный пол, делая по сему предмету немногие исключения в пользу некоторых своих родственниц (хотя он не признавал никакого родства); так, например, он уважал жену Григ[ория] Абрам[овича], Лизавету Петровну, которая одна умела его уговорить и заставить себе повиноваться.

5. Батюшков во время пребывания своего в Вологде ни с кем особенно не сближался, стесняясь появлением каждого незнакомого ему лица, а иногда по нескольким дням убегал даже встречи с домашними.

6 и 7. Несколько времени до сразившей его болезни он был очень спокоен духом, даже весел, и чувствовал себя как нельзя лучше. Но он заболел тифом, продолжавшимся две недели, от которого, впрочем, стал оправляться и, наконец, по отзыву пользовавшего его врача, был вне всякой опасности.

За три дня до своей смерти он просил даже племянника своего прочесть все политические новости. Но вдруг пульс у Константина Николаевича упал, начались сильные страдания, которые унялись только за несколько часов до его смерти; он умер в совершенной памяти и только в самые последние минуты был в забытьи. При этом замечательно то, что родственники его, не видавшие никогда, чтобы он носил на себе крест, на умершем нашли два креста, один весьма старинный, а другой — собственной его работы7.

8. В 1852 году Батюшков написал, по просьбе своей племянницы, для ее альбома, на голубом золотообрезном листочке следующее стихотворение:

Подражание Горацию 

Я памятник воздвиг огромный и чудесный, 
Прославя Вас в стихах: не знает смерти он! 
Как образ милый ваш и добрый, и прелестный 
(И в том порукою Наш Друг Наполеон), 
Не знаю смерти я. И все мои творенья 
От тлена убежав, в печати будут жить. 
Не Аполлон, но я кую сей цепи звенья, 
В которую могу Вселенну заключить. 
Так, первой я дерзнул в забавном руском слоге 
О добродетелях Елизы говорить, 
В сердечной простоте беседовать о Боге 
И истину Царям громами возгласить. 
Царицы, царствуйте, и Ты, Императрица! 
Не царствуйте, Цари: я сам на Пинде царь! 
Венера мне сестра и ты, моя сестрица, 
А Кесарь мой Святой Косарь.
Констан. Батюшков8

(Соблюдена орфография подлинника, писанного по линейкам, проведенным карандашом).
На простом полулисте бумаги Батюшков написал карандашом перевод этих стихов на французский язык. Вот он:

J'ai construit un monument Immense et merveilleux en vous celebrant en vers. Ce monument ne connaStra pas la destruction, ainsi que votre image charmante, bonne et enchanteresse. Notre ami Napoleon est le garant de cette verite. Je ne connais pas lamort: mes poesies echapperont au ravage des siecles, et Je revfveront imprimes aves nouvelle glorre. Apollon est nul, moi-meme Je forge les anneaux de cette chaine poetique,
dans laquelle je puts emprisonner le monde. Oui, moi le premier j'ai eu la hardlesse de parler des vertus d'EIise. Dans la simplicite de mon coeur j'ai parie de Dieu et j'ai annonse la verite aux souveralns par la voix du tonnerre. Regnez. belles souveraines, et vous, grande imperatrice! Moi je suis souverain du Pamasse, Venus est ma soeur, vous etas ma souer, et vous, Cesar, vous etes mon tres saint coutelas.

24 апреля того же года на Крылова басню «Крестьяне и Река» Константин Николаевич сделал следующее замечание:
Половину Добра несет вода по реке в водополь. Как спасти ЕГО? или ЕЕ? т[о] е[сть] местоимение употребить правильно женское или мужское — относительно к половине, или прямо к добру? Как по-русски?
Lamortie du blen des cultivateurs est entrainee par la riviere debordee. Comment la sauver ou le sauver, faut-il dire La ou Le?9

9. У Григория Абрамовича есть весьма похожий портрет Константина Николаевича, писанный масляными красками в 1851 году10. Оставшееся после него имение, 500 душ, должно быть разделено между родной его сестрой Варварой Николаевной Соколовой и двумя племянниками его: Леонидом Павловичем Шипиловым и Григорием Абрамовичем Гревенц. От Павла Алексеевича Шипилова нельзя ничего узнать, потому что он очень дряхл, ничего не слышит и недавно слег в постель, так что едва ли оправится. Между тем в его руках находится библиотека покойного Батюшкова, которая могла бы пролить новый свет на его литературную деятельность и вообще образ его мыслей, потому что во многих книгах есть собственноручные его заметки11.

Некоторые черты из жизни Батюшкова в Вологде

Когда Батюшкова привезли в Вологду, он до того был дик и расстроен нервами, что не мог видеть ни свечки, ни зеркала, не позволял переменять на себе белье и не выносил присутствие женского полу.
Лето Батюшков обыкновенно проводил в деревне; если погода была хороша, то он целый день уединенно гулял по лесам; во время прогулок, по его просьбе, за ним издали следовал слуга.

Константин Николаевич очень любил родного племянника своего Николая Аркадьевича Соколова и с особенным видом доверенности рассказывал ему, что он уже много раз собирался ехать за границу и, между прочим, в Париж; но никак не может выехать из Вологды. «Возьму, — говорит, — почтовых лошадей, сяду в экипаж и отправлюсь; проеду верст 50 или 100, а в это время дорога-то подо мной и поворотится, — смотрю, меня прямо, никуда не сворачивая, и привезут в Вологду. Вот так и не могу отсюда вырваться!»

От Константина Николаевича скрывали смерть сестры его, бывшей в супружестве с Павлом Алексеевичем Шипиловым12; однако ж он узнал, что она умерла, и спросил: «Где ее похоронили?» Ему отвечали, что она погребена в Духовом монастыре. «Ну да, — заметил он, — ей в Прилуках не с кем было бы говорить по-французски».

Я уже выше сказал, что Батюшков не любил общества; но если являлся, то делал над собою всевозможное усилие, чтобы привести в совершенный порядок и мысли свои, и туалет. Лет за шесть до его смерти были гости, по случаю дня его именин, и между прочими сестра его Шипилова с мужем, которого он терпеть не мог. Константин Николаевич, спустившись из своей комнаты, долго прохаживался по залу, несколько раз охорашивался перед зеркалом, как бы приготовлялся войти в гостиную, наконец, вошел и с особенным тщанием раскланялся с Шипиловыми. За обедом он был весьма разговорчив, особенно с сестрою, припоминал разных прежних их знакомых и, между прочим, спросил, помнит ли она NN?

— Как же, братец, помню.
— Не правда ли, что он был очень неприятной наружности?
— Да, братец.
— Глуп, отвратителен и гадок?
— Совершенная правда.
— Словом сказать, совершенный урод и телом, и душою.
— Должно сознаться, что это справедливо.
— Ну, признайтесь же, сестрица, что все же его можно было почесть за Аполлона, сравнив с Вашим мужем13.

Раз случилось, что Батюшков неистовствовал целую неделю, кричал, шумел (в таких случаях голос его был громок и страшен), дрался, наконец ослабел и слег в постель, выведя из терпения всех домашних. Григорий Абрамович пришел его уговаривать, но больной вскочил с кровати и бросился на него; случилось, что близко их никого не было, и племянник один должен был бороться с дядею. Наконец, на крик пришли люди и помогли уложить последнего в постель. При этом случае Батюшков сломал своему племяннику мизинец левой руки, и когда тот чрез несколько времени ему об этом сказал, то он очень равнодушно отвечал: «Ну что за важность — сломал мизинец, — я сам не раз под пулями стоял».

В течение первых двенадцати лет из проведенных Батюшковым в Вологде у него был компаньон, сопровождавший его повсюду; раз в праздничный день во время обеда они проходили мимо церкви; Батюшков изъявил желание войти во храм; компаньон его согласился на это, присовокупив, что он должен вести себя там как следует и ничего не говорить. «Хорошо, хорошо, — отвечал Константин Николаевич, — будьте покойны, я ничего не сделаю; мне только хочется взглянуть, как они там молятся мне». Войдя в церковь, Батюшков встал на место и чрез несколько секунд надел шляпу на голову; его провожатый принужден был увести его из церкви. Впрочем, в последние годы идея его о том, что он Бог, не была уже в нем заметна, как и все идеи его помешательства. Григорий Абрамович убежден, что если бы сначала за ним был хороший присмотр, то Батюшков совершенно исцелился бы от своего помешательства, так редко оно возвращалось к нему в последние годы его жизни.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Неточность: Батюшкова перевезли из Москвы в Вологду в марте 1833 г. (ИРЛИ, ф.19, ед.хр.56, л.15).

2 Это представление о течении душевной болезни Батюшкова совпадает с другими источниками. В дневнике А. В. Никитенко (запись от 15 августа 1834 г.) отмечено, что Батюшков производил «ужасное впечатление»: «Дух этого человека в совершенном упадке. Я прочел ему несколько стихов из его собственного «Умирающего Тасса»: он их не понял. Их удивительная гармония не отозвалась в душе, некогда создавшей их» (Никитенко А. В. Дневник. — Т.1. — С.158). Совершенно иначе в начале 40-х гг. воспринимает его житель Вологды П. И. Савваитов (в будущем выдающийся историк и этнограф). В письме к М. П. Погодину от 17 февраля 1841 г. он пишет о Батюшкове как своеобразном предмете гордости образованных вологжан: «В первом номере «Москвитянина», который получил я от одного знакомого человека, прочитал я на стр.326, что Батюшков, сладкозвучный певец наш, живет в деревне у своих родственников. Позвольте исправить. Батюшков живет здесь — в самой Вологде, где живут и его родственники. Он занимает особенно прекрасную Квартиру в одном из лучших здешних домов — отдельно от своих родственников. Летом он нередко прогуливается по городу, который хотя в сравнении с Петербургом или Москвой может показаться деревнею, но все — город, а не деревня. Здесь можно найти и хорошее высшее общество — аристократию, которая ставит себя едва не выше столичной аристократии. В продолжение нынешней зимы составился здесь дворянский клуб, были благородные театры, балы, маскарады, каких нельзя найти в деревне. Со временем постараюсь сообщить Вам подробнейшие известия о жизни Батюшкова, если только Вы захотите их» (ГБЛ, ф.231, Погодин, р.Н, к.28, ед.хр.74, л.2 об.-З).

3 Каподистрия Иоанн Антон (1776 — 1831), граф, русский и греческий государственный деятель; в период службы Батюшкова в Неаполе был министром иностранных дел России (1816 — 1822); в 1827 г. был избран «президентом греческого правительства», на этом посту «обнаружил наклонность к самовластию» и был убит. То обстоятельство, что Батюшков называл Каподистрию «освободителем Греции», свидетельствует о фактах интереса его к вопросам текущей политики и в период душевного заболевания.

4 Поэт и переводчик И. И. Сиряков был учителем русского языка в пансионе О. П. Жакино, где Батюшков воспитывался в 1797— 1801 гг.

5. Сведения о влюбленности Батюшкова в дочь Н. М. Карамзина Екатерину (1805-1867) не соответствуют действительности. Однако, как свидетельствуют воспоминания современников, душевнобольной Батюшков часто «вспоминал о какой-то Екатерине Карамзиной» (Никитенко А. В. Дневник. — Т.1. — С.158). Возможно, имеется в виду не дочь историографа, а его жена, Екатерина Андреевна, урожд. Колыванова (1780-1851).

6. Имеется в виду Фурман Анна Федоровна (1791 —1850), воспитанница семьи Олениных; увлечение Батюшкова ею относится к 1813—1814 гг.

7 Ср. описание последних дней Батюшкова, представленное в письме его духовника, протоиерея Дмитриевской церкви в Вологде Всеволода Андреевича Писарева. Письмо адресовано Федору Николаевичу Фортунатову (1813—1872), выдающемуся педагогу, бывшему в 1838—1852 гг. инспектором Вологодской гимназии, а позже переехавшему в Петрозаводск:
«7 октября 1855
О Батюшкове намерен был писать П[авел] Гр[игорьевич] Гревенц, а потому излишним было бы и менее верным всякое другое на этот предмет описание. Что же касается до последних минут его жизни, которых я был свидетелем, об этом говорить нечего: я застал его в предсмертном сне, после которого он уже не пробуждался. За несколько часов до меня был приглашен приходский священник с напутственными дарами; тогда он был в чувстве, но на все предложения он не отвечал ни слова, а только показал знак рукою отрицательный. Этого священника он не знал, с незнакомыми же он говорил всегда очень мало и неохотно, а потому послали за мною. Он очень любил детей меньших Гревенца, даже баловал их; если когда ставилась на стол закуска, он тихонько прятал то, что не позволялось кушать детям, и передавал им украдкою; со мною говорил всегда ласково и вежливо, потому что видел меня с детьми. «Перестаньте им твердить о Боге, каждый сам себе Бог, - и когда видел при этом слове мое недоумение, спрашивал меня о себе: — Разве я не Бог?» Видя ландкарту, положил свой палец на Финляндию и, обращаясь ко мне, сказал отрывисто: «Это место приобретено России моею кровью, а чудак Николай подарил Швеции, не спросил меня». Когда я приходил на уроки в дом их, большею частию встречал первого его: он ходил скорыми шагами по зале, заходя на этом походе в переднюю; увидев меня, он с ласковою миною раскланивался со мною, спрашивал о погоде, но никогда не просил благословения, а тотчас уходил к детям в комнату, возвещая о моем приходе; иногда, глядя на какую-нибудь церковь, спрашивал: «Как ее название, скоро ли будет тут праздник, вы непрестанно трезвоните, у вас много праздников». Когда у них в доме умер самый маленький из детей, Модест, которого он любил более других, увидевши меня, он взял за руку, стал перед образом на колени и с жаром сердечным произнес ко мне: «Молись, ангел-то наш отлетел на Небо, вот он там», — глаза его при этом увлажились слезами. О вседневной работе его я с вами говорил и казал некоторые ее образчики, его руками мне пожалованные. Вот почти все, что лично мне известно о Батюшкове» (ЦГАЛИ, ф.195, оп. 1, ед.хр.5888).

8 «Подражание Горацию» впервые опубликовано: Русская старина. — 1883. - Т.39. - №9. —С.551. Указание Н. В. Фридмана, что это стихотворение написано в 1826 г., не соответствует действительности (см.: Батюшков К. Н. Полн. собр. стих. — М.-Л: Сов. пис., 1964. — С.323). Публикатор почему-то датировал письмо душевнобольного Батюшкова к А, Г. Гревенц 1826 годом; в подлиннике письмо помечено «8 июля. Город Тула» и написано тогда же, когда и два следующие письма к ней, — в 1852 году.

9 «Замечание на басню Крылова "Крестьяне и река"» впервые опубликовано: Русская старина. — 1883. — Т.39. — № 9. — С.551.

10 Имеется в виду портрет К. Н. Батюшкова в старости, приписываемый Ф. Берже (ГЛМ).

11 П. А. Шипилов скончался в родовой усадьбе Маклаково (под Вологдой) в марте 1856 г. Ни библиотеки, ни каких-либо сведений о ней нам найти не удалось.

12 Елизавета Николаевна Шипилова скончалась 12 августа 1853 г. (Русский провинциальный некрополь. Т.1. — М., 1914. — С.960).

13 Ср. упоминания о Батюшкове в письмах П. А. Шипилова к П. А. Вяземскому. В сентябре 1847 г., возвратившись из Гатчины в Вологду, Шипилов сообщает: «В тот же день хотел я навестить несчастного брата Константина, но, к сожалению, не нашел его дома, равно как и вчера сказали мне, что он выехал для прогулки; впрочем, отзывы о физическом его здоровье удовлетворительны, а умственные способности, как говорят, в хорошем состоянии» (ИРЛИ, ф.19, ед.хр.76, л.1 об.). В письме от 17 мая 1848 г. отзыв несколько детализируется: «Зная, сколько Вы любили Константина Николаевича, желал бы я сообщить В[ашему ] с[иятельству] более утешительное относительно умственного его состояния. Правда, при первом его свидании с Елизаветой Николаевной не только он узнал ее, но, казалось, был тронут и был к ней особенно внимателен, даже и впоследствии, как, например, о Пасхе или в именины ее приехал к нам ее поздравить. Но все эти проблески были минутные, и вслед за тем начинал фантазировать» (там же, л.2).